Новое не покатило или Снафф? хз его знает. у меня лично с ним полная гармония...почти. т.е.кроме рассказов, это где меньше ...сот страниц, там и мне не катит.
А если новый роман это продолжение "Пятой Империи", то это интересно вдвойне. Приземленно, но интересно, эдакий экскурс по холуйской элите. Видимо хочет изменить мировоззрение этой самой элиты, они ж читают его.
Геннадий Муриков (Санкт-Петербург)
«КОНСПИРОЛОГИЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ (Пелевин В.О. «S.N.U.F.F», М., «Эксмо», 2012) »
Виктор Пелевин написал новый роман. Как всегда у него – роман–шифр. Но это только с одной стороны, – а с другой сказано всё предельно ясно и с полной откровенностью. Нужно только уметь правильно читать – между строк. Собственно говоря, всё творчество Пелевина именно такое и есть. Всякая болтовня о постмодернизме или о так называемом «новом реализме» здесь ни к чему, потому что речь идёт о главном – о жизни и судьбе. Жанр «фэнтэзи» и «антиутопии» для автора не в новинку. Но за всякими штучками-дрючками всегда легко увидеть острый и пронзительный пелевинский взгляд. Взгляд на то, что с нами происходит. Жизнь вурдалаков, под которыми понимается политическая элита современной России, описанная в «Empire V» ничуть не изменилась и несколько лет спустя – об этом и «SNUFF». Расшифровку этого названия, и разные толкования того, что оно обозначает в тексте, мы оставим для любознательного читателя (в романе всё ясно растолковано), остановимся только на ключевых моментах.
Роман Пелевина не может, – а самое главное – не должен быть прочитан как «произведение литературы» в обычном смысле слова. Это опыт острой социальной сатиры в ряду аналогичных текстов Свифта, Салтыкова-Щедрина («История одного города»), «Мёртвых душ и даже, может быть, «Бани» Маяковского.
Новый роман Пелевина – это не утопия и не антиутопия, это не прогноз и не пророчество. Это жёсткий и даже жестокий реализм (если видеть его в широком смысле). Как там в далёкие библейские времена сидели и рыдали «на реках вавилонских» несчастные израильтяне, так и нам, видимо, предстоит это сделать. Да что там «предстоит»! Все уже «при дверех есть».
Как известно, утописты и антиутописты рисовали то или иное общество «мёртвых душ», где «равенство» и «благосостояние» (или наоборот – убожество в равной ничтожности у Дж. Оруэлла или О. Хаксли) выглядели каким-то наваждением. Но почти не ставилось вопроса: а почему так вышло? В чём тайна власти? Злодейские йэху у Свифта, Собакевичи и Плюшкины или какие-нибудь Угрюм-Бурчеевы вроде как взялись из ниоткуда. Но ведь это же далеко не так! А как? Если кто-нибудь решит, будто я хочу сказать, что Пелевин дошёл до разгадки тайн мироздания, – то он ошибётся. Но поставить вопрос: что же с нами происходит? – автор не только смог, но и сделал это ответственно, хотя и конспирологически
Один из центров романа – вопрос о соотношении так называемой «реальности» с настоящей истиной, которая, может быть, и не имеет с ней ничего общего. «Реальность» – не более, чем иллюзия, – говорит нам автор, – созданная при помощи психологической инженерии или компьютерных средств. Это сильный аргумент против «новых реалистов», которые пытаются найти себя, ползая в грязи повседневности.
Волшебный мир замечательных интерьеров, пейзажей, чудесных видов, в котором живут представители высшей расы (в романе они скромно названы «людьми» в отличие от недочеловеков – «орков» – обитателей земной поверхности), витающие в виртуальном пространстве – не более, чем иллюзия. Но иллюзия, неизменно манящая к себе дикарей из «нижнего мира». Вспомним ранее из Пелевина: «бубен верхнего мира» и «бубен низшего мира».
В «Машине времени» у Г. Уэллса тоже были «элои» и «морлоки», но у Пелевина «элои» – это хваткие, себе на уме, хитрые, но в чём-то глуповатые (в своём самомнении) злодеи. «Морлоки» в романе – это «орки», они же урки, управляемые уркаганами. И «люди» в романе больше всего напоминают купающихся в роскоши (напомним, – иллюзорно-виртуальной) представителей оффшорного бизнеса, прежде всего из США (многие эпизоды романа – явная пародия на войну в Ливии, которая велась с помощью беспилотников, управляемых по «маниту» – мониторам). Одна из сквозных тем в романах В. Пелевина – это вопрос о том, что власть мало-помалу становится театром, буффонадой, клоунадой, вообще как бы несуществующим явлением рекламы. (Всё это мы видели на примере театральных московских митингов в декабре прошлого года.) Но это её внешний облик, а что за ним? На это Пелевин не отвечает. Весь мир компьютерным спектаклем, однако, быть не может. Но неужели он состоит в беспрерывной серии театрализованных войн, организованных с единственной целью – пощекотать нервы. Однако в них «орки», жители нижнего мира, гибнут вполне реально, хотя свою смерть воспринимают как животные – с равнодушием. И, конечно, основной упор здесь делается на всемогущество СМИ в современную эпоху. Жизнь и смерть орков для «людей» – не более чем зрелище гладиаторских боёв. Но вопрос, кто стоит за этим, – автор обходит молчанием. Может быть Маниту? В романе о вампирах был создан сказочный образ Великой Мыши, – здесь нет и этого. Неужели вся система только и создана для того, чтобы сладострастно упиваться своими как бы муками и наслаждениями? Такой вывод был бы печален.
«В своём рассказе я часто сбиваюсь на настоящее время», – констатирует автор, хотя и от лица своего героя, в самом начале, – и это не удивительно, потому что всё, что изображено в романе, это и есть настоящее время «орско-человеческой» цивилизации, героями которой являемся и мы, читатели этого повествования. «Суть происходящего требует частой ротации бирок и ярлыков», – сказано несколькими страницами ниже – и это закономерность нашего времени, сегодняшней «политкорректности», не позволяющей называть вещи своими именами. Автор раскрывает этот механизм, хотя опять-таки аллегорически и конспирологически. Что делать? Время такое, когда «герой нашего времени – это вертухай с хатой в Лондоне». Или, на худой конец, какой-нибудь филологический говнометарий (У Пелевина так названы гуманитарии, и это сказано с таким апломбом, как будто он сам дипломированный физик-ядерщик. – Г.М.), которого семь лет учили в университете фигурно сосать у кагана (Каганами в романе, – по-видимому, это намёк на Хазарию, изображённую Д. Быковым в романе «Ж/Д» –называются правители орков). У кого есть хата в Лондоне, мы и так знаем – это специфическая столица российского каганата. Ну, а что касается задач нашего образования, в том числе и университетского, – то это на совести автора. Мы, как говорится, «академиев не кончали», особенно таких.
В конце концов, разные фантасты, утописты и антиутописты рисовали общество, в котором господствует научно-техническая цивилизация со всеми её прелестями. Наше время добавило только электронику, компьютеры и прочие атрибуты Маниту. Но часто ли задумываются читатели, что всё это не более чем проявления прикладной магии, то есть способа воздействовать на мир, изменять и даже формировать его посредством (в данном случае) технологических заменителей. Ведь ещё социалист-утопист Ж. Фурье смело предполагал, что в грядущем обществе осуществятся такие изменения, что даже вода в морях и океанах будет сладкой, а не солёной. А сейчас сделать это проще пареной репы – достаточно простого внушения методами, описанными у Пелевина, и пустота засияет всеми возможными фантазийными расцветками.
Интересен вопрос о финале, как говорят гадальщицы, чем сердце успокоится. В одной из аллегорических повестей «Затворник и Шестипалый» Пелевин, изображая мир как птицефабрику по разведению бройлеров, всё же позволяет двум своим героям – курёнкам (ср. с орками) – всё же вырваться на свободу. В «SNUFF», напротив, гибнет весь мир «людей», а орки остаются. Едва ли можно сказать, что оптимизма у писателя прибавилось. Скорее наоборот. В финале «Железной пяты» у Джека Лондона, тоже вроде бы гибнет правящая диктатура. Но это лишь диктатура. У Пелевина же – это демократура. Впрочем, ясно сказано, что этот вопрос обсуждать запрещено, он за пределами «политкорректности». В государстве такого типа «за горло всех держит Резерв Маниту, ребята из которого не очень любят, чтобы о них долго говорили, и придумали даже специальный закон о hate speech (высказывание, сеющее ненависть). Под него попадает, если разобраться, практически любое их упоминание». Здесь читатель сразу вспоминает отечественные законы об экстремизме и «разжигании национальной розни», под которые уже попал Э. Лимонов – и «демократурная» власть сполна наградила его тюрягой.
Театрализованные войны и революции организуются тоже примерно так: «Войны обычно начинаются, когда оркские власти слишком жестоко (а иначе они не умеют) заявят очередной революционный протест (Вспомним Ливию, Сирию, теперь Иран. – Г.М.). А очередной революционный протест случается, так уж выходит, когда пора снимать очередную порцию снаффов» (т.е.видеороликов – реклам для любопытства людей. – Г.М.).
Снова мы вправе спросить автора, а не перегибает ли он палку, рассуждая о том, что всё определяется посредством влияния СМИ? Мы привыкли думать, что есть и другие интересы (не только интересы. А причины!) Оставим этот вопрос неразрешённым, тем более, что дальше излагается, как так называемый «боевой лётчик» летающей видеокамеры, которая нагружена бомбами и ракетами, совершает свои виртуальные подвиги. Оказывается, он просто сидит у себя дома, управляя беспилотником по «маниту-монитору» и подыскивает с помощью ракетных ударов наиболее подходящие и эффектные кадры. Ассоциация с войной в Ливии, выигранной альянсом НАТО с помощью аналогичных технологических средств, очевидна.
Ещё небезынтересная деталь – один из главных героев, из класса уже упомянутых «боевых лётчиков», которые ведут «атаки» на противника ожиревший, но активный Дамилола, говорит о себе так: «Я постхристианский мирянин, экзистенциалист, либеральный консервал, влюблённый слуга Маниту и просто свободный неангажированный человек». Кого-то это напоминает? Роемся в сознании – Уж не Д. Быков ли это? У Пелевина можно встретить и не такие штучки!
" «Американцы»... Америка, великая Америка, когда-то спасшая мир от Гитлера, бин Ладена, графа Драку (Дракулы? – Г.М.), Мегатрона и профессора Мориарти! «Американцы» снимают снаффы. Еще они делают маниту, по которым мы смотрим снаффы. И еще, конечно, печатают маниту, которыми мы за всё это расплачиваемся. (...) Завистники утверждают, что они втайне поклоняются огромной летучей мыши. Которую прячут где-то возле центрального реактора – и в её помёте якобы находят время от времени процессорные чипы новейшей архитектуры." Не забудем, что бог в масонском понимании,– «великий архитектор» мироздания.
А почему при демократуре так выпячиваются права половых извращенцев? – Для компенсации собственного бессилия, – отвечает автор. И самое главное, под конец, – это организация власти посредством сотворения в созданном ею видеомире некой «империи зла» – у Пелевина «орки-урки», противостоящие «людям». «ГУЛАГ в нашем обществе – вторая по значимости сила после киномафии. А может. и первая. Так сегодня думают многие – особенно те, кто видел наш последний мнемоклип. Тот, где радужная колючая проволока с окровавленной запиской:
Don’t FUCK
With the GULAG!
Никто не решается – дураков нет.»
Для того, чтобы зло осознавалось как таковое, нужно, чтобы его «назначили». Особенно на государственном уровне.
Империя зла – это термин президента Рейгана, но суть его с тех пор не изменилась. «Система пережила не только монголов, но и западный проект с которым находилась в отношениях заискивающего противостояния. Уникальный в истории случай, когда самопорабощение народа оказалось невероятно живучим социальным конструктом». Вывод автора состоит в том, что «без маниту они (т.е. орки) никто, а с маниту им кажется, что они «крутые», так как они – «галлюционирующие термиты, работающие в каменных сотах, где нет ничего, кроме видений распада». Это и есть реальность, над которой торжествует Маниту. И всё-таки, что такое Маниту или кто такой Маниту? Вот ещё одна версия. «Ежевика» (EJWiki.org - Академическая Вики-энциклопедия по еврейским и израильским темам) посвящает одну из статей Ашкенази, Иеhуда Леону (Маниту): рав. Иеhуда Леон Ашкенази (Маниту) (1922—1996)— еврейский философ каббалист один из ведущих преподавателей иудаизма во Франции после Второй Мировой войны. Вот и есть реальный Маниту.
Конечно, неприятно раздражает «энглизированный» (хотя и в рамках пародии) жаргон, на котором автор изъясняется с читателями. Здесь вместо главначпупсов и учраспредкомов 1920-х г.г. появились не менее дурацкие снаффы и офшары. Но это, как говорит вождь орков-урков – «детская болезнь левизны в коммунизме».
Санкт-Петербург
Январь 2012 г.
Публикация данного текста в печати, сети интернет или иными техническими средствами возможна только с письменного разрешения автора.
опять же БАБ вспомнился со своим Лондоном, возможно что и его "выкинули".
Родился.
Заорал.
Пососал сиську.
Заснул.
Рыгнул.
Обкакался.
Пополз.
Сказал «мама».
Пошел.
Упал.
Ел тараканов.
Душил кота.
Требовал машинку.
Отдался в детсад.
Дрался.
Топил в аквариуме рыбок.
Надел ранец.
Дергал за косички.
Списывал.
Трогал одноклассницу.
Стоял у директора.
Получал двойки.
Маршировал в пионерлагере.
Снял штаны.
Засунул.
Кончил.
Разбирался на педсовете.
Съездил на спартакиаду.
Ударил вратаря.
Ехал на мотоцикле.
Получил аттестат.
Недобрал баллов.
Ходил строем.
Зарабатывал.
Отрабатывал.
Вложил в МММ.
Прогорел.
Пил.
Курил.
Трахался.
Поднял бабла.
Зарыл в дефолт.
Начал бизнес.
Купил Мерс.
Заложил Мерс.
Голосовал за стабильность.
Ехал.
Пьяный.
Врезался.
Умер.
Ээ, стоп, это не про нашего героя. Ибо, если бы это было так, рассказ бы был окончен на этих скупых предложениях. В общем, решил он стать ДАУНШИФТЕРОМ.
Вот так, скакнул пульс, когда ехал пьяный по ночному городу, ибо:
- Ищи другое тело для ебли.
Вот так вот ему было заявлено. Жестко и бескомпромиссно.
Ехал, ехал наш бухой герой, по дождливым улицам, заперся в машине в каком-то рандомном переулке и уснул.
И приснилось ему.
Как он был в гостях у бабы Мани, двоюродной бабки нашего героя, где-то в великих просторах российских, в какой-то деревне, лет эдак пять назад.
Вышел на крыльцо, дунув парного молочка из алюминиевого ведра, сладко потянулся, слизнул пенку с усов, и так стало здорово, как будто заново родился.
А потом, правда, пришли дед Пахом и тракторист Иваныч с пятилитровой бутылью самогонки, и завертелось да закружилось…
…Ходил на дискотеку в клуб…
…Махался с местными…
…Валялся на полу…
…Блевал…
Очнулся ночью у забора бабы Мани, весь в своих выделениях.
- Да, хорошо летом в деревне, проснувшись, подумал наш герой. К черту все, задолбала ваша гребаная городская жизнь, кругом все блатные, все спортсмены, нах некого послать. Да и что я здесь делаю? Квартира съемная, жены и детей нет, зарабатываю мало, только на старый «сарай» калдину наработал.
В общем, решил наш герой – все, стану дауншифтером. Прочел он надысь про это модное течение в энторнете, да тут, видать, все и сложилось – что прочел, что бросили его, что напился, и приснилось.
Завел он свою калдинку, и поехал на съемную квартиру. Зашел в энторнет.
- Как стать дауншифтером?
- Ну, езжай в дерёвню.
- Откажись, прежде всего, от пидорских айпадов, айфонов, и прочей мутотрени.
- Комп выкинь, и в энторнет не заходи.
- А потом дуй в дерёвню.
В общем, засоветовали, затроллили и загрузили нашего героя.
Плюнул он на все, стал в комиссионку телек, комп, айпад и айфон, а больше ничего ценного у него не велось, ключи отдал хозяйке, взял гостинцев для бабы Мани, деда Пахома и тракториста Иваныча, сел в свой «сарай» и покатил в деревню к бабе Мане.
А по дороге еще невозбранно указатель при въезде в город обоссал.
Улица была мрачна и неосвещена. По деревне шкандыбал тракторист Иваныч.
- О, Иваныч, сто лет, сто зим!
- Ты! Приехал! Здорово!
- Давай, залезай, рассказывай, как дела, как баба Маня живет?
- Дела-то как всегда, пьем. Да вот баба Маня…не живет она уже года два…прибрал боженька бабку твою…поехали, помянем что-ли…
Дом бабы Мани стоял на откосе, был позабыт-позаброшен. К заколоченной двери нашего героя проводил Иваныч, героически прорываясь сквозь заросли крапивы и поминая свой чертов трактор, которым бы он тут хоть щас бы тут все скосил, да трактор без соляры две недели, и косилка в ремонте.
- Ну ладно, Иваныч, я тут это…привез…
Сели за пыльный стол, достали пыльные рюмки, выпили пару «Хенесси», плакали, общались, выпили еще пару, спорили, подрались, побратались, уснули.
Вот так и началась жизнь нашего дауншифтера. Утром он ходил по соседкам, покупал молоко в банке, днем бродил по округе, любуясь природой и насыщая легкие, вечером сидел и мечтал, как обустроит свое жилье-былье.
От коровы пришлось сразу отказаться, ибо доить наш цветок асфальта пробовал только классе во втором у бабы Мани, но был тут же отучен качественным ударом коровы Зинки прямо в коленную чашечку.
Козы в деревне были не в почете, лошадей в помине не было. Думал купить свинью, но, посчитав, что шибко воняет, тоже не стал.
Купил у соседки пару цыплят, но после того, как их украла лиса, забредшая в легкомысленно незапертый сарай, тоже не стал.
А тут, постепенно, начали кончаться средства. Стал ходить с бабами за дикоросами, с мужиками на сенокос, да денег этих хватало только на хлеба кусок. Ну, а дикоросы тут же съедались, не отходя от кассы.
Пробил наш дауншифтер дырочку новую на ремне, съездил в райцентр да и продал свою калдину. Без машины, оно и будет реальное дауншифтерство, вот куплю коня, да буду поле пахать.
На коне, правда, ездить не умел, так и повел за уздцы. Тот, правда, помер по дороге – ветврач его последний раз лет десять назад видел.
Оставшихся денег хватило до зимы. А тут уж не до природы. Одежку справил у Иваныча – телагу, ватные штаны, да валенки. А треух дед Пахом за бутылку подарил.
- Деда Пахом, а что, в деревне зимой вообще никакой работы нет?
- Какая работа, лепешки вон за коровами убирай, да сенца им подбрасывай, чтобы не околели, сердешные. Да не переживай, вон, мне пенсию скоро привезут, переживем, зиму-то.
Весной в деревне начались необратимые перемены. Началось все с того, что на господствующей высоте близ дома деда Пахома вырос господствующий архитектурный объект деревни - бело-красная (или сине-зеленая, а может желто-черная) стрела оператора мобильной связи.
- Началось, сказал наш герой, выйдя как-то из дому, и наблюдая как проворные среднеазиаты (или китайцы, не разглядел), возводят конструкцию.
И точно. Скоро сперва у одного, потом у второго, у пятидесятого…у всех появились телефоны. Баба Тоня и баба Глаша уже не судачили о чем-то на скамейке – топать каждой до товарки полкилометра с подагрой тяжеловато.
Дед Пахом, как-то сидя в гостях у нашего героя, перебрав самогонки, стал бессвязно произносить:
- Иблайн, матьегофон, мытыс…захрапел. Правда, на следующий день вспомнил только, что точно говорил слово «жопорез», но не помнит, что это.
Даже тракторист Иваныч завел себе телефон Nokia 3310, что только с ним не делал, пока однажды не переехал его на тракторе. Правда, телефону хоть бы хны - но только настолько крепко застрял в траке колеса, что выковырять его так и не удалось. Теперь Иваныч разговаривает по телефону, перед этим вылезя из трактора и поднося ухо с колесу. Баба Тоня сперва решила, что Иваныч слетел с катушек - стоит мужик, с колесом общается.
Нашему герою на фоне этого приобщения деревни к новым технологиям оставалось оставаться отсталым дауншифтером.
Вкоре в деревне появились молодые люди делового вида. Созвали сход в клубе.
- В общем, есть предложение провести в вашу деревню оптоволоконный кабель, тем более, что магистральная линия недалеко от вас. Но с условием, что подключится хотя бы половина жителей.
Деревенское сообщество, естественно, ничего не поняло. Кроме деда Пахома, который зааплодировал.
- Наконец то! Родненькие вы мои! Как меня этот жопорез выел всего, полпенсии! Даешь качественную связь!
Остальным деревенским молодые люди быстро объяснили, что на оптоволокне можно смотреть не один, как было испокон веков, а 100500 телеканалов, а кто хочет, можно и в энторнет выйти.
Наш герой не выдержал всего этого блядства.
- Люди, человеки! Опомнитесь! Вам же впихивают чуждую культуру!
Но его быстро запикали, а дед Пахом лично вывел даунфиштера клюкой из клуба.
И началась тут вообще новая жизнь.
Тракторист Иваныч открыл на дроме тему про МТЗ-50, за что был обозван танкистом 1 уровня, саксофоном и любителем отечественного тракторпрома.
Баба Тоня и баба Глаша съездили в райцентр и узнали, что можно завести сельский сайт с форумом, что им молодые люди быстро сварганили.
Деда Пахома два раза забанили на сельском форуме за троллинг и маты.
Сперва деда забанили в Интернете, потом - на сельском форуме возле клуба.
Один наш дауншифтер держался. До последнего. Пока и последнее не кончилось. Скрепя сердце, он пошел к деду Пахому.
- Здорово, а я тут свой пень обновил, присаживайся!
Пока дед Пахом объяснял что фэйс рулит а конт для быдла, наш герой быстро зашел в тему о дауншифтерах.
- Все что тут пишут – хрень! Сами, небось, уехали за десять кэмэ от города, в благоустройках живете, с энторнетом!
Оторвавшись, ушел домой, взвалил на плечо котомку, поклонился дому бабы Мани, пошел на остановку, сел на автобус и выпилился из деревни.
Может снова в город вернулся, может куда поглубже подался…
По энторнету мелькал ролик про отшельника, который крикнул досужим журналюгам «вы кто такие? Я вас не звал. Идите на хуй», может это он и был…
А может министр связи молодой, с айфоном и твиттером…кто его знает…
Эй, как ты там, деревенька моя, подсолнухи, огурчики-помидорчики, молоко из алюминиевого ведра, лепешки коровьи, сенцо прелое, свист пастуха залихватский?
Молчит деревня. Только слышно, как кулеры шумят, да пальцы по клаве тарабанят.
начал пару недель назад Достоевского - Братья Карамазовы. Идёт тяжело, но пару дней не почитаешь и тянет книгу открыть - живёшь чужими мыслями. Ничего особенного, а продолжение любопытно.
Автор: Vincent A. Killpastor
Сopyright: Creative Commons
Publishers 2013 (c) 2013 by Vincent A. Killpastor
Издательство
«ГУИН при МВД РУз» при участии Coca-Cola Icihmligi Uzbekiston, LTD
Не рекомендуется лицам не достигшим18+
VincentA. Killpastor, мелкий уголовник и лузер, рассказывает в этой повести – историю побега от самого себя.
Время и место действия – Тошкент, Узбекистон – 2001 год.Узбекская Джамахирия на момент прихода сюда американских войск практически завершает строительство государства с авторитарной властью и полицейским режимом.
Повесть в трех частях:
1. Беглый
2. Красный
3. Промискуитет
Издательство Управления Исполнения Наказания при МВД Республики Узбекистон.
2013
ЧАСТЬ1
Пролог
Во мне нет ни одной капли узбекской крови. Но я родился в Узбекистане.
Город моего детства – Ташкент был разделен невидимой берлинской стеной на две части. Старый город и Новый город. Это произошло еще во времена Российской империи. Разделение города на две части было именно тем, что таится в корнях слов сегрегация и апартеид.
Хотя я родился уже во времена, когда Российская империя именовалась Советским Союзом – разделение между Старым и Новым Ташкентом никто стирать не собирался. Таким образом, я вырос в Ташкенте, где почти не было узбеков.
Максимум на что они были способны узбеки это тонкости кулинарии и торговля на базаре. На обязательных для политкорректности уроках узбекского языка в английской спецшколе, где я учился – мы плевали в учительницу жеванной бумагой из маленьких трубочек. Она говорила на русском с дурацким базарным акцентом. Когда плевать в учительницу надоедало, мы плевали в портреты узбекских писателей с дурацкими именами. Узбеки были каким-то приложением к нашему Ташкенту. Иногда нужным, но обычно - нет.
В суровый для страны год, когда император Ельцин пропил Узбекистан, я к своему ужасу понял, что мой Ташкент – это главный город узбеков. А самих узбеков – в Узбекистане – миллионы. Перемены были настолько быстрыми и пугающими, что я решил бежать из Ташкента.
Пройдет много лет прожитых в разных странах и под разными именами, до того момента пока я вдруг не сделаю страшное открытие – на самом деле сам я - настоящий узбек.
Правдивая история моих многочисленных побегов и легла в основу этой книги.
В закрытом обществе, где каждый виновен, преступление заключается в том, что тебя поймали.
Хантер Томпсон
У меня есть шрам. Однозначно: я – человек империи. Поясняю: я не человек империи, который поддерживал режим, иначе бы не родился «Ильхом». Но я-то имя сделал в Советском Союзе. Имена «Ильхом» и «Марк Вайль» - это были всесоюзные имена. Конечно же, это – ощущение простора. Мне тесно. Я все равно преодолеваю все эти границы. Все эти феодальные местные государства – мне это не интересно. Тотальный распад мне скучен. Я человек глобальный. Мне и этой империи было мало
Марк Вайль
1
Честно вам скажу – в каком это все было году не помню, хоть убей. Хорошо помню, что дал нам сирым тогда амнистию мудрый и бессмертный наш юртбаши. Амнистию дают не потому, что владелец контрольного пакета страны с великим будущим исполнен чувства гуманизма – все гораздо проще и прозаичней, тюрьмы донельзя переполнены. Нужна некоторая перистальтика, а то может случится запор.
Поэтому указ об амнистии с августейшим вензелем юртбаши, у нас каждый год. День рождения Тимура - амнистия, бар-мицва Тимура - снова амнистия, не без амнистии, уверен, обойдется и годовщина смерти великого пращура. Дают срока под потолок, а потом режут, режут и режут. Все при деле. Все довольны.
Теперь пришла пора провести курсы жизни "по понятиям" со следующей партией граждан. Вот разнарядка на освобождение койко-мест.Получите и распишитесь.
Долг родине, оставшийся с меня, разумеется, совсем не скостили, такой вот я везучий, а режим содержания действительно смягчили – перевели на колон-поселение.
При Союзе это называлось вольное поселение. А теперь вот нате вам – колон. Пугающая семантика узбекской независимости. Секретный проект узбекской филологии в тайных застенках библиотеки имени Навои.
Каждая новая власть обязательно в первую очередь старается засрать людям не только мозги, но и язык.
Страдают в первую очередь таблички с названиями улиц.
С чем это колон-поселение кушают, я тогда совсем не имел малейшего представления. Но звучало лучше, чем военизированная галошная фабрика усиленного режима.
Так что, пообував страну четыре с половиной года в удобные мягкие галоши, перемене, возможно к лучшему, я необычайно возрадовался.
Засуетился, засобирался в путь. Крепкий сон и здоровый аппетит сразу же исчезли, а на горизонте вроде даже замаячила свобода.
Дорога в заветную колонку лежала через Ташкентский Централ, не воспетый пухлым Кругом, но все же известный в определённых кругах, как Таштюрьма или ТТ.
Сколько счастливых граждан прошло сквозь ее ворота – это настоящая тайна Белого Сарая – это так скромно юртбаши называет узбекский Белый Дом. Когда ее, наконец, обнародуют – таштюрьма затмит все чудеса книги рекордов Гиннесса. Наивные россияне плачут от телесериалов про страшный тридцать седьмой год, а со всех сторон, со всех застенков, можно сказать, слышен характерный туберкулезный кашель соседних стран, где отцы народов сильно злоупотребляют беломором.
Да и пусть передохнут, чурки, скажет массовый российский читатель. Кому нужны таджики без метлы?
Через самое короткое время я должен был стать таким же полу-гражданином, как и большинство из читателей, только без зеленого паспорта.Однако везли меня в неизбежный уют тюрьмы почему-то конвоем из трёх молодых автоматчиков, которые имели наглость стрелять у нас курево.Правда, вместо воронка это был небольшой автобус с окнами без решеток.
Когда наш автобус выезжал из широких ворот зоны в большой мир, сидящий со мной рядом будущий колон-поселенец, по-мусульмански омыл руками лицо и внятно сказал: Аллоху Омин.
Алоху -Омин, не стал спорить я, и сделал руками похожий жест. Это тоже наша штучка – узбекских русских – оказавшись среди мусульман, не выделяться из толпы. Политкорректность.
Зачем везти людей под конвоем, чтобы в конце маршрута выпустить, так и осталось для меня загадкой по сей день. Может давали шанс потертым сроком людям обзавестись автоматическим оружием, которые сопляки солдаты просто побросали на заднее сиденье маленького пазика. Когда автобус подскакивал на кочках, автоматы слегка стукались друг о дружку.
Ладно. Пусть живут. Настроение было приподнятым. Представьте, что вам больше четырех лет не давали выезжать с территории размером с пионерский концентрационен лагерн и вдруг сдуру, по какой-то ошибке выпустили. Ведь сроку то мне изначально дали восемь лет галошных галер.
По приезду в ТТ, тщательно прошмонав на знакомом до слез вокзальчике, будто я из зоны, находясь всю дорогу под конвоем, мог вывезти мешок героина,меня втолкнули в душегубку на первом этаже второго аула.Как в могилу зарыли живьём. Здравствуй, свобода!
Стояла середина беспощадного к слабонервным ташкентского лета.В двадцатиместной хате ожидало приезда покупателей человек семьдесят, а самое главное, не было ни одного кондиционера воздуха.
Когда люди заняты элементарным выживанием, с них стирается налет культуры и вежливости. Слетит и с вас, если вы окажитесь в забитом до предела вагоне метро, который вдруг выставили на солнцепек в середине лета.
Не люблю оказываться среди людей, с которых слетел налет культуры и вежливости. Эти люди мне неприятны. Поэтому сразу и понял, что перемена, она может быть и к худшему.
Я -знаете ли, консерватор. Перемен не люблю и даже боюсь. Как говорится, никогда не бывает так хреново, чтобы не могло стать ещё хуже. Это тоже цитата из трудов многомудрого, но ее редко увидишь на уличных баннерах.
Оказаться после ограниченного, но все же наполненного свежим воздухом пространства лагеря в душной, отрезвляюще смердящей пердежом капустной баланды камере, было смертельно тоскливо.
Тюрьма мало изменилась за последние неполные пять лет моего отсутствия. Я даже не успел по ней сильно соскучиться.
Словоохотливые обитатели отсека номер 122,обрадовали меня с ходу– ждать, покупателей можно дней сорок, а то и поболее, если делюга где затрётся по разным кафкианским дас канцелярен джамахирии.
Некоторая либеральность блатных понятий в лагере, в тюрьме стирается полностью. Понятия в камере железобетонны, как сами стены тюрьмы.
Так что, запасайся терпением, милый почти вольный человек. Я сделал тогда еще одно, довольно спорное открытие по поводу узбекской государственности. Корнем слова «давлят» - государство по-узбекски – вполне возможно является русский глагол «подавлять».
А давка в камерном отсеке была самая настоящая. Семьдесят человек загнали в помещение туалета на маленькой железнодорожной станции.
Вот тебе бабушка и амнистия юртбаши, в кровь ее в душу. Будто знаете, снова взяли и посадили меня. Сансара какая-то долбанная, а не амнистия.
Ну... посадили, так посадили. Ленин, он ведь тоже сидел. И ничего. Стал вождём мирового пролетариата. Тут ведь что главное - не погнать. Не дать задымитьсвоей крыше.
Ну, а чтобы не дать чердаку треснуть, под давлением тюремных атмосфер, необходимо создать жесткую рутину, расписать свой день по минутам: встал-просчитался-заглотил баланду-почитал-книжку-слепил из коробков кораблик-вырулил сигаретку-покурил-просчитался-влил в себя ужин-отъехал ко сну.Это рецепт гражданского счастья.Ваше расписание должно быть чётким, как у немцев.
Сон в этом графике - самая сладкая часть. Больше спите, берегите нервы.
А завтра – по новой. Так и полетят листики с календаря-то прочь. Вплоть до священной даты первое сентября, это когда счастливым гражданам раздают бесплатный плов и традиционный узбекский сумаляк. А пока - сидите теперь раз уж посадили –и не вздумайте о свободе тосковать.
Свобода, как говорится, это то, что у Шнура и Кипелова внутри. Одна абстракция беспонтовая, да и ливер с запашком. Зачем она вам? Да и что вы о ней знаете?
Вот вы сегодня что, по своей ли воле в прекрасный летний денёк восемь часов к ряду в монитор с эксел-таблицами пялились? Вместо того чтоб мулатке под пальмой на вечернем пляже милях в ста от экватора земного медленно эдак с нежностью шептать в ушко? На зависть окружающим развивающимся странам.
Вот! И у вас рутина выработалась, весь день по минутам, только вместо баланды и карцерного сумаляка- макдональдс осклизлый, а вместо просчёта – поездка в душном вагоне метро с консервированными в собственном соку телами сограждан.
Так что срок-то у некоторых из вас пожизненный. Как у нашего юртбаши. Без амнистии. А меня вот -максимум через сорок дней на воздух выпустят. Так-то сынки.
Вошёл значиться я быстренько в этот сиделый тюремный транс – благо уже во второй раз замуровали демоны, позитивный опыт медитации имеется.
Сижу. Курю. Мотаю себе круги на автопилоте. Думаю про завещание Ленина, большие фейербаховские сиськи и прочее такое возвышенное. Читаю о самоотверженном подвиге комбайнов и курган-тюбинских дехкан в битве за пахту, в расклеенных вместо обоев правильных газетах на стенах.
И тут на третий день бестолкового этого путешествия в смирительной рубашке, являет мне господь чудо великое.
***
Когда открывают кормушку для баланды, лица баландёра никогда толком не видно. Видно только его руку-манипулятор.
Многое может рассказать о баландёре его рука. У этого вон – краска так и въелась под ногти - сразу видно – художником на воле был, а на худой конец маляром. А может и не на воле, может в уютном лагере, в комнатке с инкрустированной в кирпич электроплиткой, малевал плакатики культовой серии зачатой ещё кровавым министром Ежовым -"Не воруй больше, тебя ждёт твоя мать".
Итак,начнём:
Рука баландёра, несколько смуглая, обращена ладонью вверх. Мозоли и грубая кожа выдают в ней человека знакомого с физическим трудом. Отсутствие попыток сделать хотя бы элементарный маникюр, проще говоря,просто подстричь ногти, убедительно свидетельствуют о правильной сексуальной принадлежности баландёра в личной жизни.
На ладони лежит кусок промасленной мануфты, на которую ближайший к кормушке гражданин ставит пустую миску. После этого рука втягивается в кормушку как голова черепахи в панцирь, и вскоре снова появляется, но в миске уже дымится черпак жидкой баланды. У некоторых даже попадается плохо очищенная половинка картошки, у других кусок добротной жилы, с аккуратно обрезанным предварительно мясом.
Людям в погонах и с маузерами – мясо нужней, чем человеческому концентрату тюрьмы. Лотерея. Кому какой кусочек выпадет. Тюрьма, армия и школа – это все микромодели государства.
Просить баландёра проявить индивидуальный подход к твоей миске считается западло. Вы, что особый? В джамахирии особый человек только один. Поэтому само слово «особый» - носит теперь оттенок крепкого ругательства.
Раздавать баланду в тюрьме тоже западло, кстати. Если планируете сделаться вором в законе, то есть функционером в системе – не соблазняйтесь. Кишкомания и служение высшим идеалам государственности не совместимы. А станете "жужиком при делах" - усиленное питание само по себе приложится.Костяк нации надо хорошо питать.
Поэтому, наверное, большинство блатных, что я видел в ТТ, были людьми довольно упитанными. Кроме тех, кто торчал беспредельно на производных опиума.
Вернёмся к общечеловеческим ценностям – баланде и нашему баландёру. Нырнув и вынырнув семьдесят раз из кормушки, манипулятор баландёра делает вопрошающий жест понятный любому сидельцу – нет ли в хате манускриптов на отправку, или может передать кому что на словах?
Спасибо, ставок больше нет, господа. Интересный момент дня позади.
Теперь к кормушке подтягивается раздетый до пояса смотрящий за хатой, представитель власти народа,и, склонившись буквой "Ж", просовывает в продол голову, на время полностью заблокировав эту единственную отдушину почти свежего сквознячка тюремного продола.
Нам на обозрение остаётся его упругий, обтянутый адидасами андижан. Я вам уже говорил, что после нескольких лет отсидки, вы можете неожиданно поймать себя на том, что украдкой, инстинктивно, бросаете взгляд на мужскую задницу? Не говорил?
Здесь у них недочет. Зачем сажать мужчин отдельно от женщин? Это противоестественно. В кодексе юртбаши есть такой оборот «лишение свободы». Но на обмене веществ лишение свободы никак не должно сказываться. Половые отношения так же нужны организму, как и баланда, понимаете? Лишеный по приговору свободы человек не должен лишаться возможности справлять естественную нужду.
Представите себе будущее, фабрику грез – счастливые граждане страны обоего пола сидят вместе. Вы представляете, какие дети должны получаться от таких радостных взаимоотношений. Не дети – собственность государства. Маленький закон – всем этим плодам пенитенциарных ромео и джульет – отработать бесплатно до восемнадцати лет на пахтовых плантациях родины. А потом можно и паспорт – пусть едут зарабатывать валюту в большой мир.
Наш смотрящий видимо что-то обещает баландёру, потому что после того как он втягивается в хату, в кормушку влезает башка нашего кормильца. Он выглядит, как собака ожидающая подачки.
Тут я таки и выпадаю из анабиоза – "Марс!" - и опрометью, через чьи-то ноги, миски с горячей баландой, гневные окрики, напрямую бросаюсь к кормушке.
- Ты чо хотел?–удивленно поднимает брови круглозадый смотрящий – Прикол-мрикол есть, повремени пока, сначала пусть братва свой дела утрясёт.
"Братва"- это он о себе говорит в третьем лице, как персидский султан.
Ладно, я повременю. Чего не повременить? У меня и так радость. Марс! Нашелся мой знакомец – художник промзоны. Лицо из прошлой, счастливой калошной жизни, когда у меня было почти все. А сейчас - нет даже сигарет! Сейчас он мне и сигарет и чаю сообразит – по старой дружбе.
Ах, Марс! Он ведь соскочил по той же амнистии на колонку за три недели до меня. Только у него ещё и срок резанули – за хорошее поведение, да и статейка у него вроде была почти детская. Счастливчик.
Марс. Папский художник и дантист. В свободное от галошетворчества и производства политического плаката время Марс занимался прикладной стоматологией. Вытачивал зыкам из медной фольги золотые фиксы. А самые дорогие фиксы знаете из чего делают? Из перегоревших кипятильников. Зубной техник-самоучка.
У Марса вечно вместе с обязательной пяткой анаши, сигаретами, и зажигалкой болтались в карманах потертого о засаленного ватника гражданина, разные атрибуты его странного ремесла.Гипсовые слепки чьих-то прикусов, похожие на грустные фрагменты посмертной маски Сергея Есенина, заготовки будущих фикс, какие-то напильнички, надфили и прочая патологоанатомическая жуть.
Иногда он подгонял готовые золотые фиксы прямо во рту эстетствующей жертвы. Это сильно походило на допрос с пристрастием в лубянских подвалах –конечно, если жертва не вкалывалась предварительно опием за отдельную плату. Ну, в общем, все как в приличной платной зубной клинике. Когда зубных клиентов не было, Марс рисовал церкви с куполами и мечети с минаретами на разных участках человеческого тела. Одним словом – предприимчивый был Марс человек – дальше некуда.
Марс! Я был рад встрече с ним, так что приплясывал на месте, ожидая пока братва утрясёт дела государственной важности.
Через минуту я уже тёр с ним, засунув голову в кормушку, и вдыхая свежий капустный ветер продола сам. Продол выкрашен салатовой краской. Пол – дешёвая плитка с навечно въевшимся концентратом баланды и какой-то подноготной грязи. Похоже на обычный школьный коридор.
- Ну что себе-то зубы не вставишь, дурь непутёвая, сапожник без зубов?!
Марс давит гнилозубую лыбу:
– Кроликом золотозубым опять дразнить станут - он тоже любитель пошкрябничать над собственной стоматологической ситуацией.
- А ты, какого хрена в хате забурился? На блатную романтику потянуло? Ты у них там в ответе что-ли?
- Курить дай. Жду уважаемых покупателей с колонки. Настраиваюсь на позитив.
- А.. Масса нас продал в далекий мисиписи? Да-да. Покупатели они спешить не любят. Куда им спешить. Да и нам спешить глупо – срок-то идет. А работать на тюрьме все полегче, чем на каторге.
- На-ка курни! - сует мне в зубы уже прикуренный караван-бесфильтр. Рук то из кормушки не вытянешь, торчит одна моя башка на продол, и еще разговаривает, как в кино Голова профессора Доуэля.
В каменной системе нашей страны есть только два вида сигарет "фильтр" и "бесфильтр". Остальное от лукавого.
- Хорошо бы на одну колонку вместе попасть.
- Да. Не дурно бы. Ко мне сеструха сразу подскочит с кеширами, она у меня в Зарафшане на участке дурь выращивает. Селекционерша. Така-ая дурь – на жопу сразу сядешь!
Слушай, слушай, а давай к нам на баланду – я все вмиг утрясу. Прямо вот сегодня вечером и переведёшься! Знаешь как король узбекского попа - Шерали Джураев поёт - "Мен хурсанд-ёр, баланд-ёр булдим!". Не знаю о чем это он, вроде его еще не посадили, но похоже этот хит можно смело отнести к узбекскому шансону.
- А не в падлу – на баланду-то? Да и бачки – то вон ваши тяжёленные небось? Сам же знаешь - не гоже боярину тяжёлые бачки с борщом ворочать.
- Да долбанись ты, какая падла - ни падла, ты, что к чёрным переметнулся? В падлу ему! Что за блатной лексикон? Вроде уже должен стать на путь исправления. Нас, баландеров, в трёхместной хате – два человека. Два! Над дальняком душ положняковый, каждый вечер – жарганка, а дури! Дури хоть жопой ешь! Бачки? Дэк хоккеисты так продол надраивают, что ты бачок только мизинцем пихнёшь, он и летит сам, как санки на Медео. Давай прыгай пока место есть – пиши заяву на имя начкорпуса.
Хочу, пиши, стать снова полезным для общества. Хотя нет, стой, стой, я сам ща все утрясу с Давлятом. Будь на старте – сразу после вечернего просчёта тебя дёрнут.
- Да подожди ты! Подумать дай. Нахрен мне это? Ну промучаюсь пару недель в общей хате – все равно соскочу скоро. Баландером я еще, блин, не был. Стыдно вроде.
- Ишак пускай думает – у него голова большая. Чего стыдно? Стыдно за пайку в попку колющие предметы пихать. Сказал – будь на старте.
Так оно и вышло. Выкрикнули меня после вечерней поверки на выход с вещами.
Под удивлённые и неодобрительные взгляды обитателей застенка номер 122, я медленно проследовал в зону регистрации и досмотра личного багажа.
Баландёр булдим. По древнеузбекски это вроде бы значит: " я возвысился", а на новом, независимом узбекском, когда пол страны отсидело в тюрьме это значит только одно - "я стал баландёром". Я стал баладёром, бэйби!
***
А застенок у этих баландёров я вам скажу! Три шконаря от Айкея на три человека! Карлтон пятизвёздочный, а не застенок. Класс! Ну, Марс! Ну, ангел-хранитель беззубый! Зря я артачился.
Дверь в их отсек только на ночь и закоцевают! Так какой там - "на ночь" – всего-то с одиннадцати до трёх тридцати утра. В три тридцать начинается подготовка к завтраку. Рано встает охрана.
Во как! Дверь открыта в камеру. Прелесть, а не тюрьма.Такая свобода передвижения только у смотрящего за тюрьмой наместника, да у геев-хоккеистов имеется. Баландёры –это проходные пешки. Везде ходят - все видят, а их никто не замечает. И все презирают. Как шапка-невидимка. Но вот как только передать кому-что или груз отработать – тут сразу и замечают.
Сидим в обители баландеров. Едим жаркое в стиле "клиент опять заказал дичь" из выловленного баландного картофеля и мяса на настоящем маргарине. Вкусно! Пальчики оближите! В тюрьме – оно как в поезде – вечно от безделья жрать хочется.
Прихлёбываем из чашек фарфоровых ароматный индийский купец. Вот оно гражданское счастье с привилегиями.Кому нары – кому Канары, бляхин зе мухен! Все в жизни, знаете, зависит от того как мы на это смотрим. Можно и в Беверли Хиллз от депрессии сдохнуть, а можно в узбекском зиндане веселиться.
А может мне совсем тормознуться тут, в общепите ТТ, до конца срока? Рай ведь неземной! Все включено. Так сидеть и я согласен. Да-с.
Одно вот только недоброе обстоятельство – подъем в четыре утра – заполнять тару на завтрак. Об этом напоминает Марс.А я не совсем утренняя пташка, честно скажу.
– Давай-ка на массу, а то завтра с недосыпа и непривычки можно все движения конкретно попутать. Спать! Спать, кому говорю.
Кормушка в хате баландёров всегда открыта и через решку продувает ласковый сквознячок. Вот вам и кондиционер. Я радостно погружаюсь в сон – самую приятную часть любой отсидки.
***
На этот раз приятная часть отсидки пролетает что-то уж подозрительно быстро. Не успел глаза сомкнуть, а Марс уже трясёт меня со всей дури за плечи.
- Давай, давай, давай шевели булками, умывайся, нам ещё пыхнуть перед работой надо успеть. Подъем, мальчиш-плохиш. Время кормить народы.
-А сколько время? - может, даст ещё пять минут поваляться, молюсь в душе я. Боже, пожалуйста.
- Уже три тридцать пять, вставай, говорю зимогорина! Ты что, на курорт приехал? Сейчас часика три отмарафоним – и на массу до самого обеда. Отоспишь свое, не ссы.
Какой кошмар! Три тридцать пять. И на работу тут же! Ну, блин, заксенхаузен тут какой-то! Баландёр булдим так его переэдак.
Дальше вам, наверное, уже все будет знакомо. Обычный первый день на новой работе, после того как сверху одобрили ваше резюме. Добро пожаловать в нашу дружную команду. Вы ещё не знаете с кем в офисе и как себя вести, так что ведёте разведку лёгким боем. Много и глупо улыбаетесь всем подряд. На всякий случай.
Марс тащит меня по продолу и, не останавливаясь ни на минуту, скороговоркой проводит инструктаж:
- Ща к надзорам за списком второго этажа – его ты будешь обслуживать, потом на хлеборезку, возьмёшь по списку пайки на всех, да смотри внимательно считай, хлеборез ушлая морда, сразу захочет кидануть, как нового баландёра увидит.
Потом по списку этому же и сдавай, чтоб хватило всем - сдавай, а то мужики могут бунт поднять по хатам.
Сдашь хлеб, потом рысью обратно на кухню, я уже там буду ждать, покажу, где заправить баландой бачок.Раскидаешь баланду по застенкам, и все, на массу упадём до обеда, понял?
Его быстрый монолог прерывается громким жужжанием электрических замков секционок, которые нам любезно открывают сонные контролёры, издалека завидя и узнав беззубого Марса. Потом эти железные двери хлопают со всей дури мощных пружин, совсем не заботясь, что остальная тюрьма сладко дремлет. Отрез времени с четырех до шести утра – это наверное и есть то короткое время, когда тюрьма немного успокаивается.
В комнате контролёров надзора восседает гроза второго аула - Давлят дур-машина. Про него узбеки говорят: попадешь в руки пол-здоровья в раз потеряешь. Если и дальше оперировать узбекской терминологией, то Давлят – настоящий палван. Это «богатырь» так у нас называется.
Палван в камуфляже сурово оглядывает меня:
- Ти еврей что-ли?
- Нет, гражданин начальник, упаси бог! Какой еврей!
- А что очки тогда нацепил? Все евреи – в очках. И, джаляп манагыр, вечно норовят к баланде поближе - сокрушается он.
- Да нет, гражданин начальник, просто зрение хреновое.
- Ты мне эта...хренами здесь туда-сюда поменьше раскидывай – Давлят немного испуганно кивает на портрет юртбаши в красном углу:
-Запорешь мне тут чего в мою смену или малявки туда-суда начнёшь таскать с первого дня, будешь у меня на работу из карцер ходить, тушундийми?
- Так точно, гражданин начальник. Тушундим
- Ну, всё тогда. Дуйте, черпаки. Чтоб к утреннему просчёту уже сидели свой хата, я вас, джаляп манагыр, по всей тюрьма искать не подписывался.
-Хоп бошлигим - отвечаю с полупоклоном. Это было интервью с генерал менеджером.
После этой короткой официальной части мы с Марсом сразу двигаем в хлеборезку.
По дороге, не останавливаясь, покашливая, убиваем средних размеров пятульку индийской конопли.
"Так оно быстрее прокатит" - заверяет меня Марс. "Так оно завсегда быстрее".
***
Физиономия у хлебореза точно соответствует табличке на его окошком "Хлеборезка". Лучше и не скажешь.
-Эй, балянда! - пан Хлеборезка приветствует меня – " У меня звонокь скора – если кто из муджиков вольнячий шимотка движения ставит будет – перениси. Абязательна перениси. Пасматреть. Сигарет-пигарет худо хохласа тасану"
Затем он бережно, как древний манускрипт ацтеков, принимает у меня выданный Давлатом список, и вскоре выдаёт лоток забитый нарезанными пайками серого тюремного хлеба. Пайка.В кодексе правильных понятий существует целая глава раскрывающая важность, целебность и святость понятия «мужиковская пайка». Крысить мужиковскую пайку – один из самых страшных грехов.
Впрочем, не буду вас этим утомлять. Сами не понимаете – вещь нешуточная.
У хлебного лотка ремень чтоб его можно было подвесить на шею – на манер коробейников. Нервное напряжение потихоньку спадает. А может это меня запоздало накрывает марсова трава, и я снова почувствовав радость от того что сидится мне в тюрьме приятно и легко, начинаю мурчать под нос:
"Ой, полна, полна моя коробушка,
Есть и ситец, и парча,
По-о-о-жалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!"
"Эй, балянда, завтра шимоткя не забудь да?" - ласково провожает меня пан Хлеборезка и захлопывает окно своего скворечника. Надо вам заметить – тюрьма не любит открытых окон и дверей – вечно тут все хлопает и защелкивается прямо у вас за спиной.
Тут я прервусь чтобы вам, будущие урки, внушение сделать – никогда, слышите, никогда не укуривайтесь в три тридцать утра в свой первый рабочий день. Будь то офис Международного Банка Реконструкции и Развития или просто тюремный централ. Сохраняйте на работе трезвость, хотя бы в первый день. Учитесь на моих ошибках.
Потому что дальше началась полоса сплошного кошмара. Иногда проходят годы – и мы вспоминаем о прошедших злоключениях с улыбкой. Но это не тот случай.
Это были, наверное, одни из самых страшных несколько часов за все мои шесть с половиной в общей сложности тюремных лет. До сих пор просыпаюсь с криком, когда снится то роковое утро. Недобрую шутку сыграла со мной дурь - трава. Недобрую.
Начнём с того, что я по рассеяности забыл у пана Хлеборезки долбаный список второго этажа. А может он специально его зажучил – это уже историкам из будущего предстоит разбираться.
Потом тюрьма опять же. Ведь ТТ это не только пересылка для путешествующих из учреждения в учреждение клоунов как я. Здесь и женская следственная "Монастырь", и малолетка, и страшный спецподвал МВД, и «зиндан» - камеры смертников и отсеки приведения приговоров в исполнение, у этих палачей даже термин есть для такого типа тюрем «исполнительная», но самая большая часть тюрьмы это - СИЗО – следственный изолятор.
Когда вы под следствием, то в интересах дела не должны иметь никаких контактов с окружающим миром. Чтобы не сговариться с подельниками, и не организовать геноцид свидетелей.
Поэтому в СИЗО целые системы подземных и надземных коридоров, рамп, лестничек клеток, секционок. Многие коридоры дублируют друг друга. Так чтобы даже во время конвоирования в допросную и обратно, у вас и шанса перекинуться словом с подельниками не возникало. Кроме того усложняет в разы побег – заблудится можно как акыну в московском гуме.
Даже контролёры - новички, имея при себе схему-планшет, регулярно тут теряются. Что уж говорить обо мне, не выспавшимся, подсевшем на марихуановые измены, ещё и с этим идиотским тяжеленым лотком на шее в довесок.
Любой, кто отсидел, скажет вам – тюрьма - это живой организм. Гигантский шевелящийся осьминог, у которого может быть разное настроение и отношение к вам в зависимости от кучи причин. Вечное движение щупалец. Как говорит узбекский фольклор, здорово приблатневший в эпоху юртбаши, "это не халам-балам, это турма, балам!"
***
Я вам честно говорю, шёл точь-в-точь, как за полчаса до этого мы летели с Марсом. Те же салатовые продолы, хлопающая секционка, потом направо, ещё раз направо, и вот тут-то должна была быть лестница на второй этаж.
Вместо второго этажа я оказался почему-то в четвёртом ауле ТТ. В жизни там не бывал до этого.
"Как удивительны все эти перемены! Не знаешь, что с тобой будет в следующий миг..." - подумала Алиса, но вместо Белого Кролика мне навстречу вышел молодой поджарый контролёр-казах.У него была, по- самурайски бесстрастная физиономия.С минуту он, молча меня, разглядывал, потом вдруг оглушительно закричал на кочевом гортанном наречии.
На его крик сбежалось ещё несколько похожих на него как родные братья сегунов. Вволю насмеявшись, и перетянув меня для острастки дубинкой по спине (боли я от ужаса совсем тогда не чувствовал), самурай вырвал листок из блокнота, и насупившись, как ребёнок на первом уроке рисования, нарисовал схему как вернуться во второй аул.
Составление схемы сопровождалась их ржанием и подробными инструкциями на языке Абая Кунанбаева, из которых я улавливал только одно знакомое казахское слово – кутак баш – это вроде значит "залупа".
Казахи в узбекских тюрьмах – это типа латышских стрелков или китайских карательных отрядов революционной красной армии Ленина. Сатрапы режима юртбаши. Им по херу кого охранять.Лишь бы зарплату платили вовремя.
По казахской схеме я легко двинулся вперёд и вскоре ... очутился прямо на вокзальчике.
Вокзальчик – это типа цеха такого, куда нас всех привозят, шмонают, снимают отпечатки, фоткают, иногда слегка бьют, а потом раскидывают по хатам или зонам – смотря, куда у вас билет. Такой распределительный пункт. Прямо у входа в тюрьму.
Очутившись на вокзальчике, я совсем уж перепугался. Сейчас меня вот тут и накроют с этим хлебом коробейным, и пришьют сходу ещё пару лет за попытку побега.
Шарахаться тут в вольной одежде – очень опасная прихоть.
Надо срочно найти какого-нибудь офицера хоть немного понимающего по-русски и сдаваться. Чем быстрее сдамся, тем меньше впаяют.
Тут – то к моему глубочайшему облегчению мне на плечо легла тяжёлая рука дур-машины Давлата.
"Ты какого хера здесь потерял? Полтора часа всего до проверки! Хлеб-то кто будет раздавать, Голда Мейер?"
А я ему как отцу родному обрадовался:
-Давлат-ака, Давлат-ака, илтимос, проводите меня во второй аул-а, пожа-алуйста, пропадаю совсем
Будь она проклята, эта анаша думаю, никогда в жизни больше её курить не стану!
-Йе! Потерялся што-ли кутак-баш? Тощщна не еврей – те вроде как хитрые, а ты сопсем-сопсем далбайоп!" - посетовал он : Пашли, кутак-голова, нога в руки и пашли.
Через пару минут галопа за бодро вышагивающим, как Пётр Великий на корабельной верфи, долговязым Давлатом, я, наконец, очутился в продоле второго этажа второго аула и, возблагодарив аллаха за его не чем не объяснимую милость, бодро принялся раздавать хлеб.
Тут все же нужно отдать должное воровской постанове – ведь в хатах сидели и ворюги, и аферисты и марвихеры всех мастей, любой из которых мог легко выкружить у меня лишнюю пайку хлеба.
Да что там пайку – весь короб, выцыганить, увидев лоха в панике, но каждый принимающий под счёт пайки стоящий у кормушки васёк, вёл себя подчёркнуто корректно. Никто ни разу не попытался плескануть на меня горячим чифиром из кормушки – как стращал до этого третий обитатель баландёрской хаты – вечно испуганный пухлый Улугбек. Я и тогда ему не поверил – чифир, его пить надо, а не в морду плескать.
Я воспылал благодарностью к воровской идее и даже, перекрестившись, быстро передал несколько маляв и целую машинку с светловато-коричневым раствором хандры из одной хаты в другую. Из рук- в жилы, так сказать.
У меня как крылья за спиной выросли. Надо помогать мужикам под замком – сам там сидел.
Стал раздавать быстро и чётко – будто спортсмен, немного замешкавшийся на старте и теперь уверенно нагоняющий упущенное время.
Все шло гладко, как по маслу, пока я не дошёл почти до самого конца продола. Тут у меня хлеб вдруг взял и закончился. А вот хаты? А вот хаты-то совсем даже ни закончились.Боже мой!
Наступил апогей кошмара. Хлеба не хватило. Хлеба, понимаете? Паек мужиковских – святая святых.Наверное, кусков сорок, а то и поболе не досчитался. Да как же это?
Хотя – какая уже разница – как же это? Мне теперь крышка – это ёжику понятно. Самое малое, что теперь произойдёт – это то что меня немедленно опустят, и уже завтра, в это же самое время я буду играть на этом самом продоле в хоккей со шваброй. Стану новым третьяком или овечкиным.
В этой единственной на таштюрьме хоккейной команде состоящей из парней с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Самое страшное в тюрьме – стать петухом.
Это не только ведь унижение достоинства – им еще и самую грязную и тяжелую работу поручают. Как неприкасаемые в индуизме вообщем. А вот интересно – творцы кодекса понятий на индуизм опирались? Кастовую систему?
Блин – ну какой к черту индуизм? Мне уже кашу пора бегать раздавать, а я еще хлеб сдаю. А хлеба – не хватает. А может теперь в тюрьме из-за моей безалаберности вспыхнет бунт и мне непременно добавят срок.Организация массовых беспорядков. А потом, наверное, зарежут на пересылке – «он скрысил сорок порций хлеба у мужиков».
Проклятая анаша! Проклятый пан Хлеборезка, как он сально улыбался мне в след! Обсчитал, стервец! Или это я сам увлекся и раздал куда дважды? Проклятый художник Марс. Сгубили! Сидеть осталось три дня – и вот в преддверии нормальной жизни он стал петухом.
Вот так-то тебе сучёныш! Захотел лёгкой жизни? Не сиделось, как всем в хате? Хлебай, хлебай полной ложкой теперь хлебай! Жопой своей, до сих пор неприкосновенной расплатишься. Жопой, слышишь! Говорят опущенные толпой жертвы часто пукают – не могут удержать в заднице газы. Боже спаси и сохрани!
Ещё раз с ужасом глянув на оставленные мной без утренней пайки хаты, я на ватных ногах, слегка покачиваясь, поплёлся как на эшафот в сторону кухни, молясь лишь о том что всесильный Марс (будь он сука проклят со своей дурью и баландой) все благополучно разрулит. А может, вцепиться в глотку самурайским контролерам? Ну побьют, конечно, не без этого, но хоть упрячут в изолятор. А вдруг братва придет в изолятор? И там же прямо опустит – удобно, как в отдельном номере отеля.
От такого количества стрессов бьющихся друг о друга в моей бедной голове, травка стала попускать. Так что дорогу к окну раздачи на гигантской кухне ТТ нашел я довольно быстро.
Марса, разумеется, там уже не было. Но он меня не забыл. У амбразуры уже стоял готовый бачок, наполненный до краёв жидкой голубоватой перловкой. Кашу этого нежно-голубого колера можно увидеть только в закрытых учреждениях джамахирии. Видимо какой-то тайный рецепт. Говорят, в тюрьме в баланду подсыпают бром, чтобы подавить то, что называется мерзким словечком «половое влечение». Может каша от брома такая синяя?
На бачке была недвусмысленная, хотя несколько коряво исполненная надпись "Нонушта. Иккинчи Корпус".
Основы своего разговорного узбекского я закладывал в учреждении усиленного режима в Наманганской области. Отсюда и областной акцент.
Отсюда же я твёрдо помнил как Отче Наш – "нонушта" – это "завтрак", "тушлик" – это "обед", "екумли иштаха" – это "приятного аппетита", а вот как будет ужин – не помню сейчас, хоть режьте.
Судорожно продолжив лингвистический анализ бочкового мессиджа, я заключил: "Завтрак. Второй корпус".
Ага! Да у меня просто дар к редким языкам. А может трава ещё продолжает творчески стимулировать? Указаний насчёт этажа на заляпанном подсыхающей кашей бачке не было, но времени для дедукций не оставалось. В любом случае бачок ждет, скорее всего, меня. Главное теперь, чтобы хватило на всех. Пошли они со своими писульками и передачами – надо сконцентрироваться на главном.
Если я ещё и поверку утреннюю сорву, то зол на меня будет каждый из шести контролёров смены, включая дур-машину Давлата. Не надо ничего курить, чтобы легко представить их негативную реакцию.
Бачок надо брать и ломиться бегом на второй этаж.
Опять впав в предынфарктное состояние, я начисто забыл наставление Марса о том, что бачок следует толкать, а не поднимать, и рванул семидесяти литровую посудину вверх.
В спине сразу что-то хрустнуло, а яйца резко и больно обвисли почти до самых колен. Это окончательно меня отрезвило. Кроме того мне вдруг на столько стало насрать на мою дальнейшую судьбу, кажется я уже понимал от чего умру. Поэтому когда меня кто окрикнул, я даже не вздрогнул.
"Эй, василий! Не усрись смотри нахер!" - это был бас человека одетого поваром, но напоминающим по виду средневекового палача, эдакий заплечный оператор-гильотинист первого разряда.
- Новый что-ли?
- Ну
- Ты смотри мне, василий, баланду в обед особа не крысь, раздавай как положено. Я сам вашему старшему на жарганку тасану, голодными не оставлю, не ссыте живоглоты кишковые.
- Это Марсу что-ли?
- Марсу или сникерсу, мне отсюда и до обеда. А крысить начнете – быстро оформлю из вас сладкую парочку. Попутного ветра тебе, василий, греби уже в свой продол.
Я уже просто устал от постоянных угроз.Страшная мысль, что я не доживу до вечерней проверки оформилась в твердую уверенность. Петь и радоваться лёгкой доле баландёра давно уже не хотелось.
Как робот, на автопилоте, я раскидал баланду по всем хатам. Чувствуя вину перед обделёнными мной мужиками, я лил каши в миску до самых-самых краёв, так, что сжёг себе все пальцы. В переговоры не вступал. Пусть льют в морду хоть свинец расплавленный – мне все равно крышка.
Обоженные пальцы и неприятные невежливые слова васьков, в ответ на предложение «повременить» с почтой, были сущей мелочью по сравнению с предвкушением близкой роковой развязки. Может быть даже кровавой. Бедная моя мама получит похоронку из тюрьмы.
Стало так жалко себя, такого хорошего, не делающего никому - никому никакого зла и вечно страдающего, что я даже всхлипнул.
Сука! Житуха-сука!
Сдав пустой бачок, и низко опустив гриву, я пополз на утренний просчёт в роковую баландёрскую хату. Ждать конца оставалось недолго. Совсем недолго.
В хате меня бодро встретил Марс:
- Ну вот я же говорил не хер делать! Растасовка пищи нам за радость!
- Сука ты, Марс, какая же ты проститутская сука! Зачем ты меня накурил в первый день, с утра! На хер вытянул на баланду эту гребаную! Мне конец теперь понимаешь ты, конец! Край!
- Что со смотрящими успел цепанутся? Так быстро?- Марс сразу посерьёзнел.
- Хуже Марс, хуже! Хлеба... Я стал захлёбываться соплями и слезами, хлеба, пайки у меня не хватило, понимаешь ты! Не хватило!
- Одной пайки?
- Если бы одной, если бы только одной... на две крайних хаты не осталось не крохи...
- Мурод-хлебораз, падла - вздохнул Марс – эх надо было самому пойти с тобой в первый раз считать, конь ты педальный. Ладно, не ссы. Ща просчёт пройдёт, я все утрясу. Да не ссы говорю тебе! У пухлого Улугбека вон на прошлой неделе на пол-продола не хватило. Так громко пустыми мисками тюрьма тарабанила, на Юнус-Абаде наверно было слыхать. Зам нача оперчасти вел расследование обстоятельств.
Не ссы. Прорвёмся. Только вот после просчёта загасись на полчаса в дальняке – пока дур машина смену не сдаст, а то огребёшь по порожняку. А там мы все сладим – не впервой.
Так и случилось.
Сразу после просчёта, только я успел юркнуть за ситцевую занавеску отделяющую дальняк от остальной хаты, ворвался Давлат.Дур-машина напоминал несущийся на всех парах грузовой локомотив.
- Где идиотик твой? Амига секиб куяман ссукя! Очко порвать буду хозир!
- Только что здесь был - развёл руками Марс – вроде не сбежал, он этапа ведь ждет на колонку, начальник.
Давлат плюнул на пол, перевернул пинком тумбочку с какой-то марсовой канителью и хлопнул дверью хаты, так что вздрогнул весь продол. Потом мы услышали, как защёлкнулся замок. Закоцал хату!
- Только под замком теперь в мой смена будете сидеть, чучак друг у дружки сосать - проревел из продола он на прощание.
Растеряв остатки воли и сил я упал на свой шконарь и отвернулся к стене. Бывают моменты, когда хочется закрыть глаза и тихо умереть. Радовало только, что меня, вроде, оставили в покое, и до моей утренней ошибки никому нет дела.
Но куда уж там.
Через пару минут замок снова лязгнул, и в хату поблёскивая искусственным шёлком адидасовых олимпиек, вплыл сам смотрящий за тюрьмой с его многочисленной адидасо-найковой свитой.
Хотя мне совсем не до шуток было тогда, но все же не ускользнуло их потрясающее сходство с группой тренеров спортивного общества Динамо. Но было совсем не до искромётного юмора. Затосковал я не по-детски. Сейчас начнется.
«Вот и все. Вот так оно и бывает. По беспределу загнут сейчас, изнасилуют и пиши пропало».
А ещё снова стало как то жаль ждущую скорого моего выхода на колонку маму. Конечная, мама. Приехали. Просьба не прислоняться. Пидорастом стал твой сын. Сопя, и с каким-то звериным рыком, бандиты по очереди вошли в него сзади.
-Ты что ли новый баландер? - медленно по-царски спросил положенец,чуть растягивая слова на манер Саши Белого – Очки нацепил, а пайку мужиковскую считать не научился? Совсем страх потеряли, непути?
-Да это Мурод-хлеборезка, по новой… - начал было Марс, но смотрящий за таштюрьмой остановил его взглядом.
-Мурод сам завтра пойдет с лотком жир с андижана трясти. А ты запорол бочину, и спросить бы с тебя стоит. Ты что гадить нам вышел на продол или мужикам помогать?
У меня медленно зашевелились на затылке волосы. Еще и гадские движения предъявляют.
-Мужикам, говорю, - конечно же мужикам, я вот мульки уже сегодня передавал…
Смотрящий прервал меня:
- Сначала передавал, а потом кидать стал мужиков? И на движения и на хлеб? Ты чо, с головой не дружишь совсем? Или думаешь тут ментовской ход в тюрьме? Помогать надо мужикам, раз на продол вышел. Раз уж ты непуть в этой жизни, буть правильным непутем. Непути они как, тоже бывает правильные движения колотят. По понятиям.
В спецподвале вчера баландер спалился. А там в каждой второй хате –лохмачи. Могу хороших мужиков сломали. Ну, с них спрос отдельный. А с тебя – отдельный. Движения у нас в спецуру сейчас ноль.Связи с тамошней братвой ноль. На раздачку васьков пускают раз в неделю, но с ними кумовья сами ныряют. Так что -ты пойдешь сегодня обед раздавать туда. И каждый день будешь ходить. А вот это вот отнесешь в хату один ноль один.
Смотрящий протянул мне шпонку размером с ананас.
Как порете так и расхлебывайте теперь! Смотри, запалишься - грузись сам по полной грузись. Где взял – чо взял – бильмайман, понял? На кичу кинут – загреем, не ссы.
Не ожидая моего ответа братан положил запаянную в целован шпонку и еще целую россыпь разношерстных малявок на стол и вышел.
Дверь они за собой, конечно, не закрыли – потому как ни канает братве хаты коцать, даже баландерские. Хотя лучше бы уж закрыли, заложили кирпичами и оставили меня, наконец, спокойно сдохнуть.
До обеда осталось еще два часа. Можно было бы сладко вздремнуть, но какой там! Сам себя лишил простых земных радостей. Страшные мысли танцевали в голове мазурку.
Скорее всего в спецподвал идти надо будете через плотный шмон, во время которого меня непременно спалят.А если не спалят на шмоне – тогда просто сдадут сами лохмачи. Их там, в спецподвале, как туберкулезных палочек – легион.
По запалу менты несколько раз жестко посадят меня жопой об бетонный пол и бросят на холодный цемент кичи. Пару недель ссать буду кровью. И это все – как говорил Сальвадор Дали – за пару дней до освобождения.
Кончена моя молодая жизнь. Не гомосеком, так инвалидом сделают.
И все –из-за смутьяна Марса. Я ведь даже подумать не успел – как он меня на продол выволок. Движенщик хренов. Скотина.
Мало управляемое желание схватить подушку, швырнуть ему на морду, а самому всем весом сесть сверху полностью охватило меня. Сначала он будет биться, потом хрипеть, потом, уже в агонии, изогнется и освободит кишечник. Сдохни, сука.
- Марс! Мааарс! Ты знаешь что, гавноплёт ,ты долбанный, а иди-ка ты теперь в спецподвал сам! Втравил ты меня в эту баланду, накурил дурью с утра по-раньше, вот сам теперь и расхлебывай!
- Во-первых это не Марс тебя втравил, сам считать пайки должен был. Инязы они,бляха, по заканчивали. Пять паек посчитать не можем!
Во-вторых люди взятки башляли в оперчасть, чтоб их на спецподвал поставили. Там хат-то всего двадцать две, а движенияя-а! Ты один, после ментов конечно, там всем движением рулить будишь.На жигулях на колонку поедешь. Оденешься с иголочки.
-Ах еще и оперчасть? Опять оперчасть? А иди-ка ты тогда , брат Марс, на хер.С вещами и насовсем. Мало мне Давлата, Смотрящего за Таштюрьмой, лохмачей, тут еще и оперчасть! Я на пенсии, Марс, завязал с оперчастью. С иголочки оденусь и всю жизнь буду на лекарства потом работать.
Знаешь что? Я вот вообще в обед раздавать не выйду! Что? Выкусил? Заболел я. Желтуха. Закроют меня обратно в хату, а повезет – в санчасть пристроюсь на пару деньков.Тише едешь, дальше будешь.
А то и в кичу кинут? Ну и что если там один бетон – за-то одноместный номер, буду отжиманья в упоре лежа делать.
- Выкусил. Выкусил – тут братишка вход рубль, выход два. Думаешь у смотрящего на кичу дороги нету? Ага – он тебе там сделает в упоре и лежа. Не шугнись. Такие отработки на промке прокалачивал, а тут спецподвал. Втянешься, уходить не захочешь. Лучше скажи как маляву братвинскую будешь ныкать?
-Известно как – в андижан заткну и в путь.
-Не. Про андижанскую польку тут забудь. Вход в подвал через приседания и обязательный шмон. Твой козырь, что идешь впервой. У ментов просто в голове не уложится, что ты сходу движенить начнешь. На такое только по-жизни безбашеные способны. А ты хоть конкретный бесчердачник, но по-виду ботаник-ботаником. Маляву бросим в подстаканник. Его у тебя только на второй, третий день досматривать начнут, больно возни до хрена.
Дело в том, что бачок состоит из двух частей – типа термоса. В пухлый жестяной кожух, подстаканник, вставляется блестящий стакан из нержавейки, в который и льют баланду заплечных дел мастера с кухни.
Вытащить его для досмотра, не облившись по уши баландой, довольно трудоемкая задача. Если кинуть груз в подстаканник, мне нужно будет сперва раздать баланду, а потом вытряхнув стакан, отработать братвинский груз.
Теоретически должно сработать. А вот как пойдет на практике, уже жизнь покажет.
«Грамавержец кажется Зевес биль, я под следствием книжка читал «Легенды мифа древней Греции» назвается» - наш спор разбудил пухлого Улугбека.
«Если баишься братвинский малявка нести – я сам в абет пайду подвал баланда раздам» - геройствует Улугбек.
Джигит выискался. Я проникся некоторой симпатией к пареньку из города со звучным названием Маргилан. Видел меня сего-то два раза, а уже готов рискнуть за мой личный комфорт.
Хотя все они такие - мальчишки в восемнадцать лет – готовы и в огонь и воду.
Попробуйте отсидевшего пару ходок сороколетнего, полного сил и опыта мужика в горячую точку в какую-нибудь Чечню швырните. Что он делать станет? Верно подметили – во время атаки прятаться, а после атаки ходить и вырывать мертвым боевикам золотые зубы.
Вот они мальчишек восемнадцатилетних, легенды мифов начитавшихся, в горячие точки-то и шлют.
Нет. В этот раз пойду сам. У этого маргиланца еще срок впереди, он этапа на зону-матушку ждет, а уже ошибок наделал – баланду вышел раздавать. Впереди еще лет пять неизвестности и сплошной лотереи.
Мне легче – вывезут на поселуху через месячишко – а там и дернуть легче в крайнем случае.
Кроме того в спецподвале бывать уже приходилось. С другой стороны кормушки. Ровно четыре с половиной года назад.
***
Лохмачей наверное так назвали за прическу. Им вместо обязательной в большинстве зон нулевки, разрешается короткая стрижка. За особые заслуги перед администрацией.
Короткую стрижечку носят блатные, стукачи-общественники и маслопупы, типа Платона Лебедева.
Получается все представители указанных выше категорий - лохмачи что ли тогда?
Ох чувствую и будут у меня с блотью всякой терки за такие вот простодушные дефиниции, если, не приведи господь, снова посадят.
Лохмач это обычно опытный стукач имеющий за плечами несколько ходок.
Когда следователю кажется, что ни звездюлями, ни добрым словом с сигаретами, ему не удалось из подследственного все выудить, вас могут перевести в спецподвал.
Там ваше дело попадает на стол местного кума-оперативника, и он с лохмачем вместе эту папочку проштудирует. Оперативная разработка называется.
А вы в это время оказываетесь в малюсенькой уютной подвальной хате, смахивающей на католическую исповедальню.
Отсидевший хоть пару лет на зоне становится неплохим психологом, он как бы насквозь людей видит. Вычитывает стандартные шаблоны поведения.
Лохмачи могли бы преподовать практическую психологию или исповедовать грешников. Они не знают терминов типа «альтер-эго» или «сублимация», но понятиями этими успешно оперируют. Эдакий стихийный доктор Юм или Каннибал Лектер, только перстни на пальцах не золотые, а нанесенные тушью.
Я попал к ментам сразу после почти сорокадневного нон-стоп винт марафона в Москве. Сорок с лихуем ночей не спал, питался в основном винтом и дешевым йогуртом, и можно смело сказать - арест тогда спас мне жизнь.
Но отходняк от винта продолжался у меня все следствие, почти до самого суда. Винт не гера – ломки от отрыва нет почти никакой. А вот мозгу требуется много времени, чтобы восстановить нормальные функции.
Я заговаривался, частично терял память, сидя засыпал прямо на допросах, причем все это самым естественным образом.
Даже Лаврентий Берия мог ведь и соскочить из-под вышака, если вел бы себя во время следствия также как и я. Сидел бы Палыч весь такой благой в Кащее или Сербском, да стишки пописывал.
Леха-лохмач тогда быстро раскусил, что я не симулирую, а «вроде точно гоню дуру», и потерял ко мне всякий интерес. А потом к нам еще бывшего десантника подсадили.
Внимание Лохмача сосредоточилось на новом пассажире.
«Пассажир» по-ходу феня чисто лохмачевская - лохмач он в хате живет, а такие как мы – проплывающий через хату, как гавно через трубу следственный биоматериал, и есть пассажиры.
Звали десантника Омон и обвинялся он в том, что нанес жене двадцать шесть несовместимых с жизнью ножевых ранений.
Омон все отрицал, побои по-двое-суток-по-очереди-всем-отделом на десантника никак не подействовали, и его передали Лехе. Мол это как раз по теме твоей последней диссертации.
Я в это время отсыпался, жрал от пуза анлиметед для лохмач-хаты баланду, вкусные узбекские лепешки, которые каждый день передавала через охрану мама Омона, и потихонечку приходил в себя.
По сравнению с последней парой недель в столице, словно в санаторий попал.
В добавок к тогдашнему моему полуовощному состоянию, у меня еще очки отмели на шмоне. Чтобы «вену не вскриваль».
Ходить полуслепым было трудно – натыкался на все что не попадя. Читать просто невозможно. Короче как вы уже поняли, я сильно смахивал тогда на пожилую Фаину Раневскую.
За день до моего переезда в большую, душную, тесную, но веселую мужиковскую хату, Леха сильно меня избил ногами в лицо.
Кажется я, по неловскости врожденной, опрокинул тогда полный чифирбак парившегося для Лехи купца, не помню уже.
Леха-лохмач хорошо владел техникой рукапашного боя в маленькой тюремной хате, и я сам не заметил как очутился на полу. Лохмач что –то истерично кричал, и в его интонациях звучали высокие весенне-кошачие ноты из раннего творчества Брюса Ли.
Миротворческая миссия, как и полагается легла на широкие плечи десантника Омона. Он как-то уж очень быстро поднял Леху и посадил, жалкого и съежившегося как скворца, на второй ярус шконки.
- Ие! Зачем из-за чой человекь морда бить? Хозир узим свежякь кутараман
А на следующий день меня перевели в общую хату.
Еще неделю после этого к нам отталкивались целые экскурсии из других хат – посмотреть, слегка цокая языком, на распухшую рожу жертвы лохмачевского беспредела.
***
Марс, я и пухлый Улугбек выдвинулись на кухню за обеденной пайкой. Меня уже ничего не пугает, и я заключаю, что-то во всех страданиях во время распределения завтрака виновата была дурь-трава.
Не буду больше курить на работе. Честное слово.
Шесть секционок. Крутая лестница которую, если не врут, построили аж в 1891 году вместе с первым, самым старым аулом ТТ.
По ней и крамольников-революционеров таскали на этап, и троцкистов полумертвых с допросов волокли и, совсем еще недавно, шишек с узбекского руководства на взятках погоревших, с великими почестями конвоировали.
А теперь вот и я, кряхтя, со своим бачком пробираюсь. Запомнишь ли меня, старая тюрьма? Да нет, лучше уж забудь поскорее !
В спецподвал запускают один раз – поэтому и хлеб, и бачок баланды выдают сразу, без списка и с запасом.
Лишний хлеб и баланда распределяются на усмотрение баландера, а так как лохмачи вообще редко берут хозяйскую пайку, передачки в основном чужие мурцуют, выдаю всем желающим двойные, а то и тройные порции. Кушать подано.
Прошло все идеально - ну чего стоит раздать на двадцать две мини-хаты, после восьмидесяти переполненных под завязку? Раскидал в минуты!
А потом ждал полтора часа пока на поверхность выпустят. У ментов пересменка была или развод, хрен их разберет.
Двигаясь от хаты к хате обрастал завязками. И начал понимать за что некоторые ловкачи взятки дают, чтоб в спецподвиге кашку разносить. Движение!
Баландер в спецподвале это вам не шнырь на общем продоле. Это один из немногих каналов связи с внешним миром. Все–все включая лохмачей приветствовали меня там. И совсем не как недоразумение непутевое приветствуют, а как почтальона на фронте. С гармошкой и песнями.
Обратно иду –пухлый как Улугбек. На мне слоя три одежды отправляемой подвальцами в большой мир – на движение. В андижане два шпонаря с деньгами – один уделение «на братву», второй со списком на приобретение разного рода фармакологии, в основном опия, геры, и моей недоброй подруги- марьванны.
Интересно почему «жопа» на узбекской фене «андижан»? Думаю что из-за печально известной андижанской тюрьмы особого режима. Там держут самых отпетых, у кого по сто пятьдесят ходок и срока под потолок. Они носят полосатую одежду, как в Освенциме. При малейшей политической нестабильности их немедленно расстреливают. Так во всяком случае рассказывают, дуя на купец, бывалые.
Именно в Андижане пару лет назад возник бунт, да такой что зыкам удалось захватить и мэрию, и центральный телеграф города. Терять этим людям нечего – срока максимальные, средний возраст 50 лет, родня давно от них отказалась. Живут в тюрьме и на работу ходят бетонным тонелем в тюрьму. Солнца годами не видят толком.
Вот и говорят «засунуть в андижан», «заандижанить» - типа в жопе спрятать.
***
Марс и пухлый Улугбек встречают меня как раньше в совке встречали вернувшегося из загранкомандировки в капстрану. Сразу бегом смотреть, что приволок.
Я все стянул с себя, вытряхнул содержимое подстаканника, и пошел в дальняк - высирать и мыть под краном подвальные финансовые транши.
Потом Марс сразу ринулся на движение – загонять мульки братве, скупать наркоту и перепродавать шмотки. Марс он шустрый, как и большинство уроженцев Казани.
Пухлый Улугбек отработал с овощерезки на кухне два баклажана, порезал их, поджарил, и теперь мастерит для нас маленькие канапэ.
Я скинул читозы, и забравшись с ногами на шконарь, отдыхаю от трудов праведных.
Где-то в соседней хате какой-то припудренный монах – так называют в тюрьме тех кто воровал на воле, а в тюрьме проникшись религией стал святошей – вытягивает на тягучем гипнотическом арабском :
Ааллохууу- Акбар! Ааллоху Акбар! Ашхаду алла илаха илла л-Лааах!»
Если мусульманский азан не боятся, не презирать, а просто послушать, на душе от этого «илалох» всегда становится безмятежно и светло. А уж если еще курнуть чего перед этим – совсем в космос улетишь.
Осталось раздать в спецподвале ужин, отработать груза, и сегодняшний, такой долгий, начавшийся в три тридцать утра день, наконец кончится. Не так легка, как в начале казалось доля баландерская, но это вроде как по мне.
Люблю адреналиновые приходы от неоправданного риска. До сих пор, верите, иногда ворую в бутиках и супермаркетах – хотя и деньги есть, и почтенный отец семейства уже.
Ворую, потому что могу украсть. Забьется на миг птахой в груди сердце, потом ррраз! Отработал! Вливается в кровь добрая струя андреналина – будто шприцом впрыснул.
А – ладно! Называйте меня как хотите. Все равно вам этого не понять.
А еще знаете ли – хоть прошло уж со дня освобождения более десяти лет – тюрьма с поразительным упорством снится мне почти в каждом сне. И вам в жизни не представить радости пробуждения в собственной постели, рядом с теплой, мягкой женой.
***
Ужин удалось раскидать еще быстрее.
Раздал. Движения проколотил. Менту пачку «фильтр» по совету Марса на выходе тасанул, да так и выпорхнул на свежий воздух и свет божий без всякого шмона. Система. Все просто и четко, когда в теме. Иной раз на воле так не хватает этой простоты и четкости. В тюрьме и на фронте четко знаешь – где свой, а где враг. Гораздо четче чем в «цивилизованном» обществе.
В хате нашел только пухлого Улугбека. Он приготовил жарган, накрыл на стол и ждет меня. Провозившись с полчаса у машки-электроплитки, видимо запарился и снял застиранную футболку.
А Марса где носит?
-Марс жидать не нада. Марс мало-мало деньги изделал сегодня, пашоль свой старый хата стира катать. Сапсем бальной на стира адам. Вечерний прасчет только раскоцают – патом придет. Зилой как сабака придет, галодный и бес денег. Давай-давай бистро садысь - жарган астыл сапсем.
Надо отдать должное - узбеки милый и хлебосольный народ. Если только у них последнее не отбирать.
Лечим душу вкусным жарганом и ведем неспешную по-восточному беседу.
- Калай – понравилась спецпадвал балянда таскать?
- Ну знаешь..Нормально. Пойдет. Время летит - не заметишь
- Ти скора каленка свой уйдеш – я пайду спецпадвал таскать
- Забудь. Не лезь в эти дебри, пацан. Да потом тебя самого скоро на этап дернут . Дай Бог в наш Пап или Таваксай, а то и в Каршинский концлагерн загремишь.
-Не. Я худо-хохласа вес сирокь тоштурма буду хадыть. Мой дядя прихадыл – начальник оперчасть майор Джумаев движеня правильный делаль. Баландер булдим ман. Баландер-да. Зона страшно сапсем. Не хачу зона.Балянда тиха-тиха раздам и псе.
-В спецподвале «тиха-тиха» не получится. Спалишься. Там нельзя долго задерживаться, как на минном поле. Оттуда либо на этап, либо в кичу, а после на этап опять же.
Не жадничай. Свой жарган и пачку «фильтр» в день на верху и так поднимешь. А больше и не надо чтобы срок сам мотался – поверь ветерану.
Значит через кум-отдел баланда утрясается, а? Понятной дело – через кого же еще. Может и мне тут тормознуться попробовать? Что она эта колонка? Свобода разве? Суходрочка одна. Я и в ТТ себя уже превосходно чувствую.
- Беспантоф эта. Начальник оперчасть майор Джумаев твой деньга тощщна вазмет. А тебя псе равно этап дернут. Ага. Твой режим другой – калонкя – на тоштурма тибя па закон долго держать нильзя. Камисий-памисий какой пиридеть - майор Джумаев сам движения патом делать будет. Не. Ти скора уйдешь. Сапсем скора
-Твои бы слова да Богу в уши!
- Ие! Зачем вы урусы пра свой бог всегда пиляхой гяп гаварите. Пачему бога в уши? Зачем? Бог добрый у всех. А человек-зилой. Как в тоштурма. А к тибе тёлька твой свиданка зона перихадиль?
Приходила ли ко мне в зону на свидание моя «телка»?
Помню завезли меня в Уйгурсай, учреждение Уя 64 дробь32, и ко мне сразу же на двухчасовую свиданку примчались мама с Иришкой.
Мы с Иришкой конечно же не были расписаны – кто же знал – поэтому дали только двухчасовую свиданку, а не сутки в отдельной хате, как женатикам.
Я к тому времени уже отсидел в тюряге в ожидании суда и до этапа ровно год. Год в тюрьме это вроде очень-очень долго, а с другой стороны, первый год- наверное самый быстрый, событий много.
Заматерел за год, наблатыкался и страшно гордился собой что до сих пор живой и невредимый. Про баб забыл напрочь – с глаз долой как говорится..
И тут вдруг - Иринка моя – вся французкий парфюм, жопа обтянута джинсами Кальвин Клайн, как сердечко. Меня аж в краску кинуло – как пацаненка, что поймали подглядывающим в женский предбанник.
А мама все рассказывает, рассказывает какую-то ересь про соседей, да про работу, да про то как красиво переделали Фархадский базар.
А в хату все засовывают башку всякие свиданские нищеброды-попрошайки. Да заберите вы нахер весь этот мешок, поговорить только нормально дайте!
Поговорить нормально удалось только в последние минут десять. Пока мама наконец куда-то вышла, я быстро завалил Иринку поцелуями на спину, да тут же чуть сознание не потерял от самой сладкой вещи на белом свете – запаха женщины. Кончил тут же, через пару секунд, не успев даже снять лагерных штанов..
А через три месяца пришло от Иринки поэтическое эдакое письмо, мол, я вся такая певунна и вьюнна, беременна несвоевременно, и вообще - выхожу скоро замуж. Видимо и правда - бабам беременность в кайф, потому что описанию своих радостных ощущений она посвятила страницы три.
А у меня все ощущения и пропали как-то в раз. Я только тогда понял до конца слова приговора суда – восемь лет в колонии усиленного режима.
Восемь лет!
Не жрал неделю, курил только одну за одной. Все думал в какое время суток на запретку, под часового шагнуть лучше – чтобы сразу.. «чтоб без боли»…
И ничего – пережил. Человек – крепкая скотинка.
***
Из этого флэшбэка вытащил меня пухлый Улугбек. Я даже и не заметил, когда он ко мне придвинуться вплотную успел. Его безволосая, пухлая белая грудь напоминала недоразвитую грудь девочки-подростка. Рука Улугбека тяжело лежала там где у вольнячих штанов обычно делают ширинку.
У меня от ужаса происходящего глаза чуть из орбит не выскочили:
- Ты что, дура, вытворяешь? Сейчас кто в хату заглянет и оба перейдем в гарем еще до вечернего просчета! В блуд толкаешь под конец срока? Срам-то какой!
- Пайдем-айда, ну давай быстра-быстра! За занавеска, дальняк пайдем. Улугбек умоляет каким-то тросниково-шелестящим прерывистым шепотом, и не перестает гладить моиштаны:
- Адын рас пацелую там, все! Ну, адын рас!
То ли его шепот, только какая-та лолитовская искорка в глазах, то ли белая грудь и толстые сочные губы с не разу еще не бритым пушком над верхней... А может быть страх что дверь сейчас непременно настежь откроется и начнется такой позор, которого мне никогда в жизни не пережить...
Сам не заметил как уже стоял схватившись за голову за плотно задернутой занавеской дальняка, и со сладким ужасом наблюдал сверху как вставший на колени на сырой, засанный пол, пухлый Улугбек ловко стягивает с меня штаны, и буквально заглатывает мой давно пульсирующий от перевозбуждения конец.
Если вы любитель давать женщинам на клык, то это слабое подобие левой руки в сравнении с тем как сосет небреющий еще бороду юноша. Женщина, она старается конечно, хотя и не всегда, но старается вслепую, все время надо отвлекаться и направлять.
Улугбека направлять мне не пришлось. У него был врожденный дар к духовой музыке. Я уже весь сосредоточился чтобы все побыстрее закончить этот постыдно-сладкий кошмар и понял, что через пару секунд волью ему в глотку этого тяжелого расплавленного горячего свинца резко собравшегося где-то внизу живота, а он вдруг прервался, вытер тыльной стороной ладони рот, стя
Событие, которое имело место быть с молниеностной сверхсветовой скоростью пристроило меня в жизни на многие годы вперёд.
В эти годы я не платил не за квартиру, не за свет, не за газ. Я был обут, одет и обкурен. Проблема была в основном, как убить время. Иногда я с ужасом вспоминаю эти годы, а иногда с нежностью.
Пьеро заявила, что у Коли сегодня порожняк. Сказала, что это её страшно достало и пора завязывать с "этим самоубийством".
Она, мол, еще хочет стать матерью. Меня немного возбудило её желание, ведь тут я бы мог ей пригодиться. Но вслух я этого не сказал, а просто с ней согласился. Я тоже хочу кого-нибудь сделать матерью. Но не сегодня. Сегодня обязательно надо вмазаться – в последний раз.
Слезу. Переломаюсь. Не в первой! Опыт такой работы имеется, товарищи.
Сейчас мы едем на Автозаводскую. На Пьерошке вязанный черный беретик и короткая замшевая юбка.Её Черные колготки сводят с ума. Каждый раз когда появляется возможность, я малодушно трусь об её упругие ягодицы. Благо вагон метро переполнен.
Артур тоже рыщет где-то по барыжным адресам.
Мы долго шарахаемся по прилегающему к метро микрорайону. Ищем дом и подъезд.
На улице довольно агрессивная температура. Побочные эффекты Москвы Я так замёрз, что ссу прямо в подъезде, у мусоропровода.
Страшно ссать и осознавать, что вот-вот тебя спалят. Фиг с ним – не так страшно – с наркотиком, а вот если за эти непотребством?
Чтобы не шуметь, я ссу прямо в мусоропровод. Но звук получается такой, что заглушил бы Ниагарский водопад. Передвигаю струю на пол, и все дело кончается тем, что струя срывается и летит вниз до самого центра земли. Тут же к своему ужасу слышу, что Ленка начала дробный спуск с верхнего этажа.
Короткая борьба – и вот *** уже втиснут обратно домой, ободравшись о полу расстёгнутую молнию турецких ливайсов. В отместку хрен извергает на меня целый литр уютно-горячей мочи. Он у меня немного "себе на уме".
Пьеро вернулась порожняком. Вот-вот расплачется. Теперь вся надежда на Артура. Как у него пошли дела мы не узнаем теперь пока не доберёмся до Тульской. Там они снимают комнату. А мобильные телефоны в те стародавние времена, внучек, были размером с тогдашние мобильные телевизоры.
К тому времени, когда мы дотопали от Даниловского рынка до коммуналки, я совершенно задубел. Коренная москвичка Пьеро тоже несколько посинела в своей юбчонке. "А я бедоваая девчоонка!"
Оказавшись в тепле, мы на время от радости забыли о уже маячившем на горизонте кумаре.
Артура ещё нет, и это вселяет надежду. Может привезёт лекарства.
Мы с Пьеро прилипли к огромной чугунной батарее старинной коммуналки. Жар от батареи и близость наших тел вдруг входят в унисон и я вдруг ловлю её взгляд.
Хотя может быть мне и показалось. Так давно не был с женщиной – несколько месяцев, проституток почасовых не считаю, что совсем потерял форму и забыл правила этой вечной игры.
Так она "ПОСМОТРЕЛА" или "посмотрела"? В этих дурацких сомнениях теряю драгоценные пять минут. Спасает Ленка.
- Я так вымерзла. Не сделаешь мне массаж?
- Ага, конечно, с радостью!
Господи, как прекрасно, что кто-то выдумал "массаж".
Массаж довольно не плавно переходит в жаркие долгие поцелуи. На Пьерошке остались только колготы и бюстгальтер.
Он цвета кофе с молоком. Значит, она не планировала сегодня раздеваться перед новым мужчиной. Иначе бы подобрала в цвет к колготам. Ой какие же вы девочки красивые в одних колготках! Я целую сквозь них прямо туда.
Как же приятно подниматься поцелуями от низа её плоского живота то узких жадных губ. Её телосложение похожее на Вероникино, но у Пьеро, непередаваемо красивый оттенок кожи. Думаю от злоупотребления соломой.
Мы так горячо друг друга тискаем, что напрочь забываем о существовании Артура, который уже топает к комнате по коридору коммунальной квартиры.
У нас остаются последние несколько секунд, пока он курочит входной замок.
Пьероша натягивает одеяло до подбородка, а я отбегаю и отворачиваюсь к окну. Если Артур увидит размеры моего рвущего ливайсы х**, он все сразу поймёт. Хотя, думаю, как и любой другой мужик, он давно уже все понял, и молчит лишь из-за того, что я стабильно проплачиваю его дозу.
- Достал? Нашел? Где ты был? Почему так долго? Я уже сдыхаю, видишь?
Ленка атакует его сходу в лоб.
- Достал. Но не совсем то. Я у Паркетчика был.
-Артур!!!! Мы же договорились!!!! Только не эту дрянь!!! Ты же обещал!! Матерью клялся!! И мне привёз?
- Конечно привёз! Всем привёз.
- Скотина! Сволочь! Сколько привёз-то?
- Куб!
Артур быстро меряет комнатёнку шагами и мнёт в руках свой старый клетчатый шарф.
- А с этим что делать?
Кивает в сторону окна, где замираю от радости забытый всеми я.
- Да-да! А как же со мной! Я тоже требую лечения!
- Вам хватит на двоих. По пять точек. Оу-йе, вам точно хватит.
- Пять точек? Артур!! Здесь что, детский сад? Ни ей не мне, не голове, не жопе. Пять точек! Трудно было взять побольше?
- Эй, успокойся. Это - винт. Ви-и-инт, понимаешь?
- Винт, шпунт, какая разница. Неужели, какие пять точек в состоянии изменить хоть что-нибудь в этом грустном мире?
- Эти пять точек в состоянии изменить всю твою жизнь, я совершаю великий грех, тем что предлагаю их тебе.
- Заткнись Артур! На хрен кому нужна твоя патетика? Вколешь мне?
Ленка уже успела выскользнуть из-под одеяла и застёгивает уже домашний фланелевый халатик.
Предисловие Артура меня конечно заинтриговало. Поэтому когда он заканчивает с Пьеро и приступает с машинкой ко мне, я уже весь трясусь мелкой дрожью.
- Для первого раза рекомендую – закрой глаза и ляг на пол, ощущения неповторимые!
- Да не устраивай мне детский сад, я что на идиота похож? С пятью точек ща в космос улечу!
- Как хочешь!
Он ловко врубается в поток моей рабочей вены, слегонца контролирует и мгновенно вгоняет мне эти несчастные пять точек раствора, похожие на воду.
И – нифига Как я собственно и полагал.
От опиатов эффект начинает чувствоваться мгновенно. Ещё машинку не успеешь вытащить.
Винт же сперва принюхивается к вам. Он любит сюрприз. Он любит салют.
Видимо стоило послушать Артура и прилечь, закрыв глаза. Может тогда я бы чего-нибудь почувствовал. Продолжаю прислушиваться к своему телу. И в этот момент, вошедший в меня жидкий бес, решает заявить о себе вслух.
Представите себе всю сеть кровеносных сосудов которыми нашпиговано наше тело. От огромной аорты, до самых мельчайших сосудиков в кончиках пальцев.
Вся моя кровь одновременно и везде вдруг взыграла шампанским. Но не пенным, безумно рвущимся из бутылки, а уже полуспокойным, искристым в бокале, когда пузырьки подплывают к поверхности и выстреливают вверх маленькими колючими фонтанчиками.
Эти искристые фонтанчики вдруг вдарили в моей крови по всему телу, и это сверхчеловеческое не с чем несравнимое ощущение, длилось долгие пять-семь секунд. Эти пять секунд потрясли мир. Все что я знал до этого – оказалось говном. Мне открылось великое откровение. Мне открылась истина. Мне открылся бог. В комнате стало светло и тепло как в Ялте в яркий солнечный день.
Когда пузырьки угомонились, я вдруг понял, что переродилось все моё тело. Каждая клеточка обновилась, омолодилась, ободрилась чрезвычайно и наполнилась невыносимым счастьем.
Я стал прыгать по комнате. Мне казалась, я легко допрыгну до потолка. Я быстр. Я настолько молниеносен, что, кажется, вижу, как движутся молекулы и атомы воздуха. Я быстрее их! Я само совершенство!
После десяти прыжков, по настоятельной просьбе ошалело наблюдающих за мной хозяев комнаты, я остановился. Даже не запыхался! Как трёхлетний ребёнок. Все тело звенело от радостной сильной светлой энергии с каким – то лёгким эротическим оттенком.
Я так люблю её. Я так люблю Артура. Я всех-всех всех так сильно люблю! Весь этот волшебный мир – он же мой мир! Я его главная часть. Мне так хорошо от этого знания.
Я глянул на Пьерошку, вспомнил о том , что было в комнате до появления Винта и дал себе слово притащить её к себе домой. Завтра же! Я излюблю, изласкаю её до потери пульса.
Ночь пролетела как одна секунда. Домой я, конечно, не поехал. Терять таких фантастически классных собеседников? Которые говорят так же как и ты – обгоняющими и запрыгивающими друг на друга словами? Ну, уж нет.
Часто вмазавшись винтом люди в одном помещении как бы сливаются в единую массу, понимающую и ощущающую самое себя.
Всю ночь я меряю комнату шагами и выпытываю Артура как варить винт. И что это вообще такое.
Процедура, судя по всему достаточно сложная, но самое главное, что я для себя открыл – этот божественный сказочный винт я смогу варить сам. Научусь и сварю. Все компоненты продаются, по словам Артура прямо на Лубянской площади, через дорогу от главной конторы КГБ, не знаю как уж оно там называлось на тот момент времени, и как оно завтра себя перекрестит, суть не в вывеске.
Если я смогу сварить винт сам, я не буду нуждаться ни в Юре, ни в Коле, ни в Артуре и даже Пьеро. Я буду сам заказывать музыку вот так. Как чудесно изменилась жизнь. Наука, брат!
Ого, а уже на работу пора. Я свеж и бодр, как будто вернулся из отпуска. Поправляю галстук, плескаю в лицо водой. Готов.
Ленка настаивает, чтобы я выпил какое-то снотворное. Она считает, что моя нижняя челюсть "ведёт себя неадекватно". Действительно, нижняя челюсть танцует какой-то безумной пляской. "Сонник успокоит челюсть, тебя в сон клонить не будет ещё часов десять, не переживай!"
Я звоню с работы Стасу. Месяц назад умер кто-то из его питерской родни, и вот уже неделю Стас, безумный художник и ебарь всего живого, мой сосед. Ему не пришлось воровать сейф, чтобы переехать на Родину. Все же Питер ближе, чем Ташкент. Стаска! Я соскучился!
Мы вместе пробовали хандроз, он должен, он просто обязан отведать теперь винта. Куплю все компоненты, Артур наварит у своего Паректчика и уколемся. Только теперь я уже влуплю целый куб! А то и полтора! Если меня с пяти так проняло, что будет с куба? Рай.
Кажется, рабочий день уже кончился. А хули же я тут сижу?
На Лубянку!!
События теперь приобрели сверхсветовую скорость. По дороге с работы, на правах эксперимента я взлетаю вверх по движущемуся вниз эскалатору.
Хоть бы пот прошиб. Ни ***! Свеж и бодр!
Хватаю два фанфуря Солутана на Лубянской площади, это же сокровище – четырнадцать кубов винта можно сделать, и в следующую секунду я уже ломлюсь в артурову дверь на Тульской. Винт - это машина времени.
- Ты что, совсем офонарел? Нет, нет, нет и ещё раз нет! Нельзя!
- Артур, ну не крути задницей. Половина - Паркетчику. Половина половины тебе! Согласен? А?
-Ты сдохнуть захотел? Пожалуйста! Только без меня, ладно? Ты ведь до сих пор еще кайфуеешь, пойми! Куда тебе ещё! После того броска организм будет восстанавливаться минимум неделю. Если не две! Вот представь теперь – сегодня мы опять врежемся, это значит ещё на сутки уйдём с орбиты. Ещё сутки – ничего не жрать, не спать. А знаешь какой будет отходняк? Людей с петли вытаскивали, с петли!! Депресняк такой будет, жить не захочешь.Успокойся, хорошо. Спрячь Салют. Через дней десять замутим.
- Артурик, я уже и Стаса пригласил. Стас завтра из Питера приедет!
- Ты ещё и его хочешь подсадить? Господи, что же я наделал, прости меня Господи!
- Да не ёрничай ты!
- Убирайся вон отсюда! Слышишь! Вон! Не каплю теперь через меня не получишь, понял?
- Иди нафиг, скотина!
- Погоди, погоди, послушай! Через несколько часов у тебя начнётся отходняк. Вот возьми колеса-сонники. Запей их пивом. Ты должен поспать. Почти сутки твой мозг пёрло винтом, он не нуждался в допамине и твой организм его не вырабатывал. Сейчас ему понадобится несколько часов, чтобы восстановить производство. Эти несколько часов тебе покажутся кошмаром. Все будет ужасно, и вероятно ты захочешь покончить с собой. Депрессия наступит страшнейшая. Это нормально. Это не твоя жизнь зашла в тупик и тебя никто не любит, это просто отходняк. Дисбаланс химический и все. Это пройдёт как только наладится баланс нужных веществ в мозгу. Нужно покушать и поспать.Постарайся уснуть и не делай глупостей, хорошо?
- До свидания.
Артур был прав отчасти. Да, лёгкость из тела выскочила, и её заменил свинец. Но вешаться мне не захотелось. Просто из-за Артура было обосрано настроение. Но завтра приезжал Стас, а у меня было две банки салюта. Ближайшие сутки обещали быть фантастически интересными.
Артур отказался сварить нам винт.
Мы стоим со Стасом на Лубянке и ищем варщика-добровольца. У нас есть все. Нужен только Маэстро. И он вскоре появляется с командой из пяти доходяг.
Его зовут Толян. Винтовой общине известен как Трубач. Мы едем в Новогиреево.
В квартире у Натахи нас человек пятнадцать. Трубач сразу бодро берётся за дело. А Стас берётся за гитару. Он хочет сочинить песню, посвящённую Танюшке. Он все ещё её любит. Как и я все ещё люблю Веронику.
Я сажусь в ногах Трубача и беру свой первый урок винтоварки. Каждый жест мессира кажется мистическим.
- Вы надолго здесь?
Это спрашивает тощий блондинистый паренёк, которого все зовут Немец.
- Да нет – как сварит заберём свою доляну и отчалим.
- С этой квартиры никто никогда быстро не отчаливал
Немец нервно смеётся. У него плохие зубы и смрадное дыхание.
- Где тыыы? Милааая, гдеее тыы? Ответь мне где тыы?
И так уже восемь часов подряд. Стас двинулся винтом и ему кажется, что он написал гениальную песню. На самом деле он окончательно заморочился, повторяя один и то же аккорд и подвывая "Где ты, милая, где ты?"
Хотя нам всем очень нравится его слушать. Мы все любим Стаса и его песню. И весь мир.
Пошли третьи сутки Новогиреевского марафона. Я отпросился с работы.
Все время к Трубачу приходят разные люди и просят сварить винт.
Днём и ночью, которые у нас давно перемешались.
Мы не спим третьи сутки. Столько же не едим. Воду пьём изредка, но по многу. Курим только сигареты с ментолом.
Уже давно кончились кубы которые мы спонсировали со Стасом, но Трубач не гонит нас. Он стремится передать мне знания, хочет сделать из меня подмастерье. Меня это очень устраивает. Люди стремятся создать семью, подняться по карьерной лестнице или переехать на ПМЖ в страны бенелюкса. Мне это все не нужно когда есть винт.
Мы двигаемся каждые три-четыре часа. Вены на правой руке почти все уже исчезли. Этот винт сжигает их раз в сто быстрее, чем опий.
Но каков приходец!!
На шестые сутки кто-то сдаёт хату участковому. Пока менты ломают дверь и скачут по кустам отлавливая разбегающихся адептов, я, Трубач, Натаха и Стас спускаемся через шахту в подвал. С нами ценный груз – "аптечка".
Мобильная лаборатория Трубача.
Стас вынужден ехать назад в Питер, там какие-то заморочки с оформлением наследства. Обещает вернуться в конце недели.
Я поселяю у себя Трубача и Натаху. Во-первых, я должен окончить курс винтоварки, а во вторых, мне кажется, у меня есть гарантированные шансы переспать с Натахой. Мы движемся с такой скоростью, что кажется, весь остальной мир застыл.
Я увольняюсь с работы. На двенадцатые сутки марафона работа становится бессмысленным занятием. На весь полученный расчёт я покупаю Солутан, реактивы, поливитамины и йогурт. Йогурт хорош по гулкому винтовому сушняку.
Я без пяти минут варщик! Поздравьте меня! Готовлю практически уже сам под наблюдением Трубача! У нас теперь своя точка на Лубянке. Я принимаю там пионеров и мы варим им винт.
Мы даруем миру счастье!
Натаху никак не застану одну. Искры так и пробегают между нами.
Но ни ей, ни мне не хочется обижать Трубача.
Вмазавшись, они уходят в ванну и трахаются там в воде.
От криков и стонов Натахи я дрочу в комнате, как одержимый бесами.
На девятнадцатые сутки непрерывного марафона, во время эксперимента с целью изготовления революционно нового винта я передозируюсь и вижу Бога.
Бог настоятельно рекомендует мне ехать в Ленинград и соскакивать с винта.
Название Санкт-Петербург- это от лукавого, все время твердит Бог.
Встав с прихода и не прощаясь с Натахой и Трубачом я уезжаю в Питер. Мне нужно соскочить. Кажется с головой происходит что-то неладное.
Оставшись без винта голова совсем отказывается работать. Спрыгнуть с винта оказывается в миллион раз тяжелее, чем с опиума. Нужно чтобы вас привязали к кровати и закрыли на амбарный замок. Иначе вы достанете винт и врежетесь.
В Питере я сразу втридорога беру паршивенький винт на Климате. Нафиг мне их говенный винт. Я ученик Трубача. Просто надо было отобрать у Трубача аптечку.
Возвращаюсь за ней в Москву.
Всю дорогу в поезде пытаюсь просраться. Я не ел толком более двадцати дней и теперь вот потерял способность срать.
Когда я смываю воду в унитазе, она ещё долго, с полчаса журчит у меня в ушах. Это что, глюки?
В квартире на Щелковской новые замки. Траханье в ванной довело до того, что голубки затопили весь подъезд до первого этажа.
Приехавшие хозяева, не обнаружив меня, выдворили Натаху с Трубачем на улицу. Они так же забрали мой паспорт в залог, до тех пор пока не заплачу за ремонт всего подъезда.
Какие мелочные, ничтожные людишки.
Обнаружить в Новогиреево Трубача с Натахой не удается. Я будто бы потерял родных. Особенно я скучаю по Натахе.
Красивая стерва.
Переночевав на крыше дома Немца я забираю у него "аптечку".
Теперь у меня есть своя лаборатория.Заслуженая. Солутан найдем в Ташкенте.
Да. Я возвращаюсь в Ташкент. Я буду первым кто сварит ташкентский винт.
У меня будут свои ученики. За мной пойдут! Я адепт винта и я должен передать великое учение. Поэтому я не умер от передоза на Щелчке.
Это святая, божественная миссия, и ни кто, ни один человек или злой дух, меня не остановит.
Самое главное, чтобы вернулась способность срать. Этот запор уже начинает угнетать.
Я читал - не покатило. Никак.
