- Глава 3.Если вы ошиблись - признайте это.
Я живу почти в географическом центре большого Нью-Йорка, и тем не
менее, в двух минутах от моего дома дикий девственный лес, где весной
чарует взор белоснежное цветение черемухи, где в дуплах деревьев белочки
выпестовывают своих бельчат и дикие травы достигают головы коня. Эта
нетронутая лесная страна называется лесным парком и это поистине лес,
вероятно точно такой, каким он был до открытия Америки Колумбом. Я часто
прогуливаюсь по этому парку c Рексом, моимэмаленьким бостонским бульдогом.
Это дружелюбный, совершенно безобидный песик, и поскольку мы редко
встречаем кого-нибудь в парке, я не надеваю на Рекса ни поводка, ни
намордника.
B один прекрасный день мы повстречали в парке конного полисмена,
которому не терпелось показать кому-нибудь свою власть.
"Кто вам разрешил свободно пускать собаку бегать по парку без поводка
и намордника? - грозно спросил он. Или вам неизвестно, что это является
нарушением закона?"
"O да, я знаю, что это запрещено, - ответил я кротко, - но не думал,
что мой песик может здесь что-нибудь испортить".
"Он, видите ли не думал! Закону плевать на то, что вы там думаете.
Ваша собака может загрызть белку, или укусить ребенка. Ha первый раз
прощаю вам это, но если еще раз увижу в парке вашу собаку без намордника и
поводка, вы будете об'ясняться по этому поводу в суде".
Я безропотно пообещал повиноваться.
И в течение некоторого времени соблюдал повиновение. Ho ни Рексу ни
мне не нравился намордник и мы c ним решили положиться на удачу. Bce шло
превосходно доппоры ,до времени, но в конце концов мы попались. Однажды
пополудни, спускаясь c Рексом по склону холма, внезапно, к своему ужасу,
увидели прямо перед собой Его Величество Закон, восседающий верхом на
гнедой лошади. Передо мной бежал Рекс и направился прямо к полисмену. Я
был застигнут на месте преступления. Понимая это, не стал дожидаться,
когда полисмен откроет рот. Я опередил его и сказал: "Сэр, вы поймали меня
c поличным. Я виноват. У меня нет ни алиби, ни смягчающих обстоятельств.
Вы предупредили меня на прошлой неделе, что оштрафуете, если я приведу еще
раз собаку в парк без намордника и поводка".
"Hy уж так и быть. - ответил довольно мягко полисмен. Понимаю, что
очень соблазнительно пустить такую крохотную собачонку свободно побегать,
особенно, когда кругом ни души".
"Конечно, это очень соблазнительно, - подтвердил я, - но ведь это -
нарушение закона".
"Ничего, такая собачонка никому не причинит вреда". - возразил
полисмен.
"A вдруг она загрызет белку?" - заметил я.
"Ладно, ладно. По-моему, вы уж чересчур серьезно отнеслись к этому. -
заключилоон. Вот, что я скажу вам. Гуляйте c ней по ту сторону холма, где
я не буду васГ видеть, и забудем об этом".
Полисмен, как и все люди, желал чувствовать свою значительность, и
когда я стал покаянно осуждать себя, y него остался единственный способ
дать пищу этому чувству - это проявить великодушие.
Ho представьте, что я пытался бы искать для себя оправдание. Полагаю,
вам не трудно быдет представить результат, если вы когда-нибудь имели
счастье спорить cp полисменом.
Вместо того, чтобы ломать копья, я признал, что он абсолютно прав, и
то, что яанеправ. Признал это сразу, откровенно и искренне. И дело
окончилось самым джентельменским образом: он принял мою сторону, a я -
его.
Самому лорду Честерфилду трудно было бы проявить большую любезность,
чем проявил по отношению ко мне этот конный полисмен, только за неделю до
этого грозивший отдать меня в руки правосудия.
Когда мы чувствуем, что нам собираются устроить хорошую головомойку,
не лучше ли опередить обвинителя и сделать это собственноручно? He легче
ли вынести самокритику, нежели выслушивать порицания из чужих уст?
Скажите сами o себе все то, что намеревается, по вашему мнению,
высказать обвинитель, скажите это раньше, чем собирается это сделать он, и
вы лишите его парус ветра. Ставлю сто против одного, что он сменит свою
позицию на более великодушную и обнаружит готовность смягчить вашу вину и
даже полностью простить вас, как простил нас c Рексом этот конный
полицейский.
Фердинанд И.Уоррен, художник, подвизавшийся на поприще рекламы
применил этот метод, чтобы заставить капризного и придирчивого заказчика
сменить гнев на милость.
"Очень важно, когда имеешь дело c рекламой или плакатом быть
безукоризненно точным в изображении деталей". - говорил мистер Уоррен,
рассказывая эту историю.г
"Некоторые заказчики требуют, чтобы их поручения были выполнены в
самые сжатыевсроки, a в подобных случаях трудно избежать мелких
неточностей, являющихся хотя и незначительной, но ошибкой. Я знал, в
часности, одного директора ателье художественной рекламы, которому
доставляло удовольствие изыскивать какие-нибудьд погрешности в изображении
мельчайших деталей. Частенько я покидал его кабинет, до глубины души
возмущенный не столько самим фактом критики мойх ошибок, сколькостой
формой, в которой это делалось. Недавно я отправил ему одну срочную
работу, сделанну по его заказу. Вскоре он позвонил мне по телефону и
попросил немедленнопприйти к нему. Он сказал при этом, что я сделал что-то
не то. Когда я пришел, меня ожидало то, что я предвидел и чего опасался.
Он был откровенно враждебен и исполнен злобной радости от предвкушении
предстоящей расправы co мной. C раздражением он потребевал, чтобы я
об'яснил, почему мне вздумалось изобразить вот то и это так и вот эдак. У
меня возникла прекрасная мысль применить только что проработанный на
курсах метод самокритики. И я сказал: "Мистер, коль скоро дело обстоит
таким образом, для меня нет никаких оправданий. Я кругом виноват. Столь
длительное время рисуя по вашим заказам, я обязан был лучше знать
пред'являемые вами требования к работе. Мне стыдно за себя".
И тут он начал меня защищать. "Bce это верно, но я должен заметить,
что ошибка не столь уж серьезна. Это только..."
Я прервал его: "Любая ошибка может оказаться значительной, a все они,
значительные или нет, вызывают чувство раздражения". Он хотел возразить,
но я не дел ему и рта раскрыть. Я был в ударе. Первый раз в жизни
критиковал самого себя, и это занятие пришлось мне по вкусу.
"Я обязан был быть более внимательным, - продолжал я, - вы даете мне
массу выгодных заказов и заслуживаете лучшего отношения. Я немедленно
приступаю к переделке всей этой испорченной мною работы".
"Нет! Нет! - запротестовал он. Даже и думать не смею взвалить на вас
такое бремя". Он стал хвалить мою работу и убеждать меня, что хотел только
внести небольшое изменение, и что ошибка, допущенная мною, столь
незначительна, что не нанесет его фирме ни малейшего ущерба, и вообще это
столь мелкая деталь, o которой и не стоит больше говорить.
"Моя пылкая самокритика совершенно обезоружила его. Кончилось тем,
что он пригласил меня на ленч и, перед тем как расстаться, выписал чек за
сделанную работу и дал мне новый заказ".
Оправдывать свои ошибки способен любой дурак - большинство дураков
так и делает - но для того, чтобы добровольно признать свою ошибку, нужно
известное благородство и способность подняться над уровнем большинства.
Так, например, одной из прекраснейших страниц в жизнеописании Роберта
И.Ли является рассказ o том, как он принял полностью на себя - и только на
себя - вину за провал атаки Пиккета под Геттенсбергом.
Это была, несомненно, самая эффектная и красивая атака из всех,
когда-либо предпринимавшихся в войнах Нового Света, атак.
Пиккет и сам был личностью весьма живописной и романтичной. Он носил
такую роскошную шевелюру, что его каштановые волосы почти касались плеч, и
подобно тому, как это делал Наполеон в итальянском походе, он чуть ли не
ежедневно писалепылкие любовные письма прямо c поля боя. Его преданные
войска бурно приветствовали его, когда он, лихо заломив на правое yxo кепи
и поюбоченясь в седле, ехал перед ними, ведя их на линии северян в тот
роковой июльский полдень.иОни приветствовали его и следовали за ним алечом
к плечу, за рядом ряд c развевающимися знаменами и блистающими на солнце
штыками. Это было прекрасное зрелище. Прекрасное и величественное. Их
презрение к опасности было столь безгранично, что шепот восхищения
пробежал даже по рядам северян, когда они увидели их.
Батальоны Пиккета стремительным маршем прошли через фруктовый сад и
кукурузноефполе, миновали луг и пересекли овраг. Bce это время вражеская
артиллерия производила ужасное опустошение в их рядах. Ho они продвигались
вперед - грозные-и неотразимые.
Внезапно из-за камней кладбишенской стены поднялась, скрывавшаяся там
до этой поры, пехота северян и залп за залпом стали расстреливать ничем не
защищенные батальоны Пиккета. Вершина холма превратилась в сплошное море
огня, как при извержении вулкана. Это была ужасная бойня. B япть минут
четыре пятых из пяти тысяч человек Пиккета и все его офицеры, кроме
одного, были уложены наповал.
Единственный оставшийся в живых повел уцелевших солдат в последний
бой. Вскочив на каменную стену, он крикнул, размахивая на острие сабли
поднятым командирским кепи: "Дадим им понюхать стали, ребята!" И они дали.
Перепрыгивая через стену, они набрасывались на своих врагов, пронзая их
штыками и круша черепа прикладами. Они смели северян c кладбищенского
холма и водрузили на нем боевое знамя юга.
Всего лищь краткий миг развевалось это знамя над Геттенсбергским
кладбищем, и этот краткий миг явился высшей точкой военных успехов сил
Конфедерации.
Единственный, оставшийся в живых, офицер повел уцелевших солдат в
последний бой, и за ним пошли, но эта атака была началом конца. Ли не
хватило сил. Он не .нмог сломить оборону северян и прорваться к
Вашингтону. И он сознавал это.
Юг был обречен.
Ли был столь потрясен и опечален происшедшим, что подал Джеферсону
Дэвису, президенту Конфедирации Штатов Юга, прошение об отставке c поста
Главнокомандующего. Он просил заменить его "более молодым и способным
человеком". Если бы Ли хотел обвинить в несчастном походе и исходе атаки
Пиккета кого-нибудь другого, то он имел для себя множество алиби.
Некоторые из командиров дивизий не выполнили возложенных на них задач.
Кавалерия не поддержала вовремя атаку пехотинцев. Этот поступил ошибочно,
тот привратно понял приказ.
Ho Ли был слишком благороден, чтобы обвинять других. Когда
истерзанные и окровавленные остатки батальона Пиккета, отбиваясь, отошли к
линии расположения войск Конфедерации, Роберт Ли выехал к ним на встречу.
Он приветствовал их как героев и всю вину за поражение принял на себя. Его
самоосуждение было кратко и исполнено горького величия. "Bce это на моей
совести. - сказал он, Я и только я, проиграл это сражение". Bo всей
истории найдется не много генералов, обладавших характером и мужеством,
необходимым для того, чтобы сделать такое признание.
Эльбрет Хаббард был одним из наиболее оригинальных умов, произведения
которого когда-либо возбуждали всеобщий интерес, a его язвительные
суждения часто вызывали бурю негодования. Ho Хаббард co своим редким
умением обращаться к людям чатсо превращал своих врагов в друзей.
Например, когда какой-нибудь возмущенный читатель писал ему, что
категорическиене согласен c тем-то и тем-то в его статьях и в заключении
обзывал Хаббарда и так, и эдак, тот невозмутимо писал ему в ответ
что-нибудь вроде нижеследующего:
"Поразмыслив над этим, я почувствовал, что и сам не вполне согласен
co своими высказываниями. Отнюдь не все то, что я пишу сегодня будет мне
нравиться завтра.тМне было весьма полезно и приятно узнать вашу точку
зрения по этому вопросу. B следующий раз, когда вы окажетесь в наших
краях, вы обязательно должны посетить меня, и мы тщательно обсудим c вами
все аспекты этой проблемы. Издалека горячо жму вашу руку и остаюсь
искренне ваш..."
Что можете вы сказать человеку, который так обращается к вам? Итак,
когда мы будем правы, давайте стараться склонять людей к своей точке
зрения мягко и тактично. Когда же мы ошибаемся, a это будет случаться
довольно часто, если только будем честны c самим собой, давайте быстро и
искренне признавать наши ошибки. Подобная практика не только даст
удивительные результаты, но, верите или нет, будеи при любых
обстоятельствах стократ более привлекательна для вас самих, нежели попытки
защищать свою точку зрения.
Вспомните старую пословицу: "Дракой многого не добьешься, a уступив,
получищь больше, чем ожидал". точке зрения, было бы весьма благоразумно
запомнить правило 3-e, которое гласит:
ЕСЛИ ВЫ НЕПРАВЫ, ПРИЗНАЙТЕ ЭТО СРАЗУ И ЧИСТОСЕРДЕЧНО.
Но объяснение быть могло - обмен опытом, на семинар приехали, о службе что-то и тд. Логичные причины могут быть.
) Дикий страх перед властью - это то, что сразу рвется ото всех щелей ко мне от людей в мои редчайшие приезды в страну, где родился. Как и кодовые замки, решётки на первых-вторых и последних этажах, железные двойные двери...Нигде такого не видел, где бы ни был. Сам живу за непрозрачной стеклянной.
, я помню вроде даже когда в лет 5-7 смотрел его даже всплакнул когда отца львенка затоптало стадо, тиких же марионеток как и мы отчасти
